ножницы,
и мне слышится в каждом щелчке:
не ходи за границу возможности,
не мечтай о таком далеке.
Жизнь смеётся – банальная, пегая:
– Я Тебя Никому Не Отдам, -
полоумным анапестом бегая
по твоим драгоценным следам.
Загорелся фитилёк в ночнике,
заметался мотылёк в уголке,
а часы идут – и сбились с пути,
и показывают грусть без пяти.
И, сама ещё не зная к кому,
занавеска улетела во тьму,
и звезда упала наземь с ветлы,
и глаза твои ночные светлы.
Перед тем как нам с тобою уснуть,
хочешь – я тебе скажу что-нибудь?
Под нашим оранжевым, в дольках, зонтом,
а нет – так под чёрным зонтом
давай мы окажемся в парке пустом,
а нет – так пускай не в пустом.
Давай громыхать прошлогодней листвой -
старьёвщика лавка, boutique…
Пусть сойка летит над твоей головой,
а нет – так пускай не летит.
Довольно тогда, чтобы в березняке
стрельнула одна свиристель,
а нет – так довольно, чтоб невдалеке
какой-нибудь дрозд просвистел.
Ну ладно, и так, без дрозда, не беда!
И я, одиноко бредя,
твержу: хорошо, пусть не будет дрозда.
Но пусть уж тогда – и дождя!
Александрийская лазурь
Не знаю, чей высокий росчерк
прервал чреду весенних бурь,
но целый день меня морочит
александрийская лазурь.
К чему чужих ремёсел тайны
тебе, – нашептывает дурь, -
что тебе в словосочетаньи
александрийская лазурь?
Всё! – говорю, и – прочь из дому:
лазурь, я не могу без Вас;
всё! – говорю, – что по-другому
нет сил и смелости назвать:
вперёд, вперёд бесповоротно,
где из-за каждого угла
и где из каждой подворотни -
александрийские дела!
Так я, наверно, умираю:
лазурь, не покидай меня,
коснись меня слепой игрою
голубоглазого огня!
Вернув назад всё, что дарили
(гуляли, помню, в золотом!), -
бегу, хватая праздным ртом
лазурь чужой Александрии.
Бьянка ди Венеция
Это только дефиниция,
это больше ничего,
только бьянка ди Венеция -
колокольчик речевой,
это только интонация
из чужого далека:
банка с бьянка ди Венеция
полетела
