сегодня на вокзал, – попросила Азбука.
– Это почему же? – криво усмехнулся Слоник.
– Сгоришь ты сегодня, – тоскливо сказала Азбука.
– Так уж и сгорю, – все с той же кривой усмешкой произнес Слоник.
– Сгоришь, – упрямо повторила Азбука, и вдруг заговорила быстро и горячо, как и полагается говорить любящей женщине, которая чувствует, что ее любимому грозит неминуемое горе. – Не ходи сегодня на вокзал! И я не пойду тоже… мы останемся здесь, в моем доме… обойдутся сегодня и без нас! Сейчас мы позвоним Никифору, и все ему скажем… он нас поймет… я знаю, он поймет! Послушай меня, Слоник… я тебя люблю… не ходи сегодня на дело… сгоришь… я это чувствую!
– Я – пойду, – после молчания сказал Слоник.
– Ну, тогда я буду рядом с тобой! – все так же горячо сказала Азбука. – И если ты сгоришь, я тебя прикрою… я тебя спасу… я все возьму на себя! Слоник…
– Азбука, – сказал Слоник, и вдруг ему захотелось заплакать. – Ах ты ж, Азбука…
– Меня зовут Таней. Это для них я – Азбука. А для тебя – Таня…
– Таня, – сказал Слоник. – Таня…
Август – месяц летний, но в суровом П-ске он – истинное преддверие осени, если уже не сама осень. За окном зримо стемнело и ощутимо похолодало. До прибытия московского экспресса оставалось три с чем-то часа. Азбука и Слоник отошли от окна и сели рядышком на диван. Около дивана, в вазе на столике, стоял букет, который Слоник подарил Азбуке. Ромашки и васильки, как в детстве.
Азбука и Слоник сидели и долго молчали, а затем Азбука сказала:
– Я давно хотела у тебя спросить… Почему ты – Слоник?
– Каждому в банде полагается иметь свою кликуху, – ответил Слоник рассеянно. – Таков бандитский закон. Ты – Азбука, я – Слоник… а есть еще Никифор, Филолог, Цыган… Снегирь вот еще был…
– Я не об этом, – сказала Азбука и взяла Слоника за руку. – Почему именно так – Слоник?
– Не знаю… не помню, – пожал плечами Слоник. – Просто Слоник – и все тут…
Он невольно солгал.
Он прекрасно знал, отчего он – Слоник.
Просто – он не хотел об этом вспоминать.
Потому что – вспоминать об этом было больно. А добавлять еще одну душевную боль к той душевной боли, которая уже имелась, – да кто же такое мог бы выдержать?
Никто не смог бы.
Даже самый замшелый и непрошибаемый бандит вроде, допустим, того же Абрикоса, и тот, пожалуй, не выдержал бы.
Слоником его прозвала Райка.
Господь его ведает, какие такие ассоциации взбрели в тот момент в Райкину голову, когда она впервые произнесла это слово.
А случилось так: Слоник в ту пору не был еще никаким Слоником, он был просто Алешкой, и жил он тогда не в П-ске, а далеко от П-ска, едва ли не на другом конце света, в одной доброй, уютной, теплой деревне.
И в этой же самой деревне жила Райка, и промеж них, то есть промеж Алешкой и Райкой, была любовь. Хорошая промеж них была любовь, нежная и светлая
