вечер, Маяковский сказал:
«Год тому назад мы здесь распускали Леф. Сегодня мы открываем Реф. Что изменилось в литературной обстановке за год, и с чем теперь выступают на литературном фронтерефовцы? Прежде всего, мы должны заявить, что мы нисколько не отказываемся от всей нашей прошлой работы и как футуристов, и как комфутов, и, наконец, как лефовцев. И сегодняшняя наша позиция целиком вытекает из всей нашей прошлой борьбы».
Пётр Незнамов:
«Маяковский на вечере был в ударе, сыпал остротами…
Присутствовавший на вечере Мейерхольд сказал:
– Надо поражаться гениальности Маяковского – как он ведёт диспут!
И действительно, Маяковский так спорил, будто фехтовал. Он разил тупиц. Но, вообще говоря, он хотел жить в мире с другими.
– А чей метод лучше – выясним соревнованием. Взаимопроникновение и взаимнопронизывание, но не взаимопожирание».
Маяковский даже не догадывался, что никакое «соревнование» ему не поможет, так как «организаторы травли» уже приступили к его «пожиранию».
Пётр Незнамов:
«Вечер имел большой резонанс. О нём долго разговаривали. Это был первый и последний вечер Рефа».
В эти же дни Москва в категорической форме потребовала от Парижа выдачи Григория Беседовского. Но Франция не менее решительно отказала. Тогда советские власти объявили, что беглеца будут судить заочно.
Выходивший в Париже эмигрантский еженедельник «Дни» поместил статью своего редактора Александра Фёдоровича Керенского, некогда возглавлявшего Временное правительство России. В статье, в частности, говорилось:
«…кинематографическое бегство с прыганьем через два забора из собственного посольства г. Беседовского, первого советника и замполпреда СССР в Париже, в порядке неслыханного в дипломатических летописях мирового скандала, вскрывает перед заграницей такую степень распада диктаторского аппарата, о которой в Европе ещё не догадывались».
Борис Ройзенман, выступая 8 января 1930 года на заочном суде над Беседовским, высказался так:
«Через забор он перелез для создания сенсации и придания себе вида мученика».
Когда через год Беседовский издал в Париже книгу «На путях к Термидору», один из эмигрантских острословов по этому поводу пошутил:
«Что такое “Термидор”?
Это – скок через забор».
А в Москве в это время в Государственном театре имени Мейерхольда вдруг произошло событие, которого не ожидал никто.
С 12 по 20 октября Маяковский был в Ленинграде, где всюду говорил о «Бане» и читал её. В городе на Неве оказался и актёр Игорь Ильинский, который написал:
«Владимир Владимирович пригласил меня к себе в номер "Европейской гостиницы" и прочёл пьесу мне и Н.Эрдману, который тоже ещё не слышал её.
И вот случился промах, один из самых больших в моей жизни. Я недооценил пьесу. То ли Маяковский
