затягивалась.
– Мне нужна семья, – говорила Магда.
А мне нужны деньги, – думал я.
Ей нужен был ребенок. Мне – женщина. И деньги.
Она все молчала: ни да, ни нет. Наконец, я сказал, что еду за билетами.
– Давай куда-нибудь поедем, – сказала знакомо и забыто. Провела рукой по волосам – от лба к затылку. Я понял: она решила.
Этот жест был с ней, когда она говорила, что, наверное, любит меня. Когда заявляла, что никогда не пострижет свои длиннющие ногти. Когда сообщила, что этого ребенка оставляет – аборт ей нельзя… Это было пять лет назад. Мне пришлось выбирать между тем ребенком и Максом. Я выбрал Макса. Точнее, Лину. А Магда выбрала аборт. О том ребенке больше не думал никто из нас.
Одним из лучших мясных кабаков нашего городка всегда был Овадон. Пивнушка, но элитная, если так можно сказать о пивнушке. На стоянке – иномарки – спортивные, внедорожники. Минимум интерьера – гладкие дубовые столы и скамейки. Максимум градуса, краткий набор слов и самый вкусный шашлык в городе.
Все для любимой публики: следаков, запрыгивающих в джип после пол-литра джина, торговцев побрякушками, угрюмых лысых типов, никогда не глядящих по сторонам. Метросексуалам здесь не место. Так и мы не из таких.
Магда в один присест осушила пол-кружки пива. Заказала сразу две порции мяса: она теперь много ела. Это была совсем другая женщина, и мне не верилось, что когда-то я ее так любил. Теперь то, что осталось от ее волос, было уныло схвачено в хвост, зависший где-то промеж лопаток.
Я решила: еду. Сегодня разговаривали… Он не против.
Она говорила так, словно незаметно откусила от кружки, и теперь битое стекло ранит ей рот. Стало неудобно. Как я буду жить с чужой женщиной? Как мы будем с ней гулять по выходным в парке?
Но затыкал себе рот сигаретой: как-нибудь. Главное – уехать, а там будет видно. Не верю, что она может любить это ничтожество. Хотеть его. Я увожу чужую женщину. Замерзшую замершую пружину.
Мы вышли. Она долго не могла открыть машину. Ее китайская сигналка срабатывала от свистка. И она все пыталась засвистеть, и свист не выходил. Тогда я засвистел, открыл машину и сам сел за руль: вести она не могла – она плакала.
Туча сгущалась. Становилось темнее. Как ни закрывай глаза, туча надвигалась все ближе. И колесо уже закрутилось. Катилось по земле, лопая тяжестью железного тела чьи-то глупые головы и наматывая на жилистое тело волосы.
Глава 11. Пьяная. Безумная. Любовь. Втроем
Ночью кто-то настойчиво трезвонил в дверь. Мишка зашел ко мне с таким лицом, что я сразу все понял.
Степ, там к тебе, – бросил он через порог, как плюнул.
Спускаясь по лестнице, понимал, что не надо мне этого делать. И потом еще сумасшедшие три недели понимал то же. Но снова спускался, открывал дверь и принимал ее.
Было темно, и, распахнув дверь подъезда, увидел под фонарем только одну фигурку в капюшоне. Тогда я понял, что на самом деле вернулся за этой фигуркой.
