был местным, и когда Пётр заступал дежурным по части, то отпускал его и ещё несколько человек домой: на ночь, на побывку.
Люди были в основном женатые, с высшим образованием: инженеры, филологи, музыканты. Солдаты и сержанты, призванные на один год, потому что не проходили подготовку на военной кафедре у себя в вузах.
В шесть утра все они стояли в строю и ни разу Петра не подвели.
На следующий день после получения губермановских стихов Пётр вызвал Григория в канцелярию. Выбрал время, когда вся рота отсутствовала.
Поговорили немного. Пётр без обиняков предложил ему сделать две-три копии «гариков». Григорий отказываться не стал, только покраснел слегка и спросил:
– А можно я себе тоже сделаю, товарищ лейтенант? Один экземпляр?
– Только аккуратней, дело тонкое… Если что, скажи, мол – лейтенант приказал, не мог ослушаться, не выполнить приказа. Ну, а… почему не сообщил, кому следует – не успел. Так, на всякий случай. Понял?
Хотел сказать – «дело нелегальное», но передумал.
– За это не волнуйтесь. Двух дней мне хватит. Вполне!
Потом Пётр встречал эти копии на других кухонных посиделках, но не сознавался, что в этом есть и его заслуга. Он узнавал их, потому что края листков обрезал сам, сшивал, как мог и ужасно гордился и радовался, что его любимые стихи так активно идут в народ. Изрядно замусоленные, потемневшие, чуть-чуть пахнущие уксусом, они прошли через многие руки.
Что-то было в них от фронтовых газет, «окопной правды».
Хотя и не он их написал, но сопричастность автору ощущал сильную.
После этого Григорий размножал по просьбе Петра ещё какую-то запрещённую литературу. Но вот эти листки – первые – запомнились особенно.
Потом они оба демобилизовались. Страна развалилась.
Гриня уехал в Америку. По слухам, нормально устроился в Нью-Йорке, женился.
Книги перестали быть дефицитом. При первой возможности Пётр купил шикарный том «гариков» Игоря Губермана. Часто перечитывал, цитировал с удовольствием. И сейчас под настроение их открывает.
И вот, идёт он как-то по городу и вдруг слышит сзади:
– Здравия желаю, товарищ лейтенант!
– Гриня! Привет! Какой я тебе – лейтенант! Отставной козы барабанщик!
Похоже, имя Петра тот подзабыл, а вот звание – запомнил. Это проще.
Оба искренне обрадовались. Зашли в кафе, встречу слегка отметили – А я как-то просыпаюсь ночью, уже в Штатах, – сказал Григорий, – вдруг стихи, «гарики», вспомнил, и так… хорошо стало! Как ломиком по голове.
Мы же тогда могли загреметь очень сильно.
– Я тоже вспоминал, – признался Пётр. – Может, не так остро, как ты. Но страха не было ни тогда, ни потом. Храню как память, где-то лежат дома. Листики с дерева нашей молодости. Кое-что переплёл. Неказистые, но дорогие мне книжечки.
Расстались тепло и больше не встречались.
Пётр
