обеими руками. Бурая кобыла пронеслась мимо церкви на дорогу вдоль скал. Голова сильно кружилась. Отец Макинтайр, закрыв глаза, отвернулся от бесконечной морской дали. Обхватив шею лошади, он держался за нее, как за последний уступ, и, несмотря на то что грива забивалась в нос и хлестала его по лицу, оставался в этой позе до тех пор, пока шум океанских волн не начал затихать.
Вспомнив о маленьких ручках Леоноры, покрасневших и опухших, он выпрямился и пришпорил лошадь. Полы его черной сутаны развевались на ветру, хлопая громко и решительно. Поводья сжимали стиснутые в кулаки руки – руки мужчины, не ребенка. Руки целые и гладкие, а не израненные и избитые. Он был не ребенком, а мужчиной, и задачей этого мужчины было защитить ребенка.
Ноги его, в течение нескольких часов сжимавшие круп лошади, стали тяжелыми, негнущимися и судорожно дрожали, как кожа коровы, пытающейся согнать овода. На мгновение решимость отца Макинтайра была поколеблена, но, входя в застеленный красными ковровыми дорожками холл отеля «Дакстон», он приказал себе представить руки Леоноры и, широким шагом поднимаясь через две ступеньки по лестнице, снова видел перед глазами ее сбитые в кровь пальцы. Чтобы оставаться сильным и решительным, ему нужна была злость. Тяжело дыша, он закрыл глаза, вспоминая детские раны, и три раза громко постучал в двойные сосновые двери люкса Файерфилдов.
– Вносите! – послышался голос Элеоноры Файерфилд.
Он постучал снова.
– Я же сказала, что можете вносить! – раздраженно бросила она, открывая дверь. Глаза ее округлились. – А-а, отец Макинтайр, какая неожиданность! А я думала, что это обслуживание номеров, принесли вещи после стирки. Проходите, прошу вас.
Роскошная гостиная была украшена восточными коврами и мебелью из полированного дуба. Половину стены занимало огромное зеркало в золоченой раме. Миссис Файерфилд опустилась в кресло с высокой спинкой, как королева на трон, и жестом указала на диван.
– Присаживайтесь, отец Макинтайр.
– Я постою, – холодно ответил он. – Я ненадолго.
– Ну хорошо. – Она с равнодушным видом осмотрела его. – Итак, чему обязана такой честью?
– Я приехал поговорить о Леоноре.
– Я так и думала. Однако я ждала вас позже. Ладно, неважно. Мои юристы только что закончили готовить бумаги, так что можете подписать контракт сегодня. Это избавит вас от необходимости еще раз приезжать сюда. – Она протянула руку к коричневому кожаному чемоданчику и положила его себе на колени.
– Никакого удочерения не будет. – Вырвавшиеся слова обожгли ему рот.
– Как это? – Элеонора Файерфилд изумленно приподняла брови и поджала губы. – И, собственно, почему?
Отец Макинтайр пытался держать себя в руках, но уши его горели, а нижняя губа предательски дрожала.
– Я не позволю избивать ребенка! – прорычал он.
Поднятые брови опустились, и легкомысленное выражение мгновенно слетело с ее лица.
– О чем вы говорите?
– Я видел ее
