корешки, вынул серую папку, просмотрел несколько лежавших внутри страничек, закрыл ее и бросил в металлическую корзину для мусора. Потом зажег спичку из небольшой картонной коробочки и осторожно, словно запечатлевая поцелуй, поднес ее к бумаге, которая начала чернеть и скручиваться. Имя «Леонора» на обложке на миг выгнулось, но голубоватый огонь тут же поглотил его, превратив короткую биографию девочки в груду пепла.
Тело отца Макинтайра напряглось, зубы сжались.
– Немного театрально, вам не кажется?
От корзинки поднимался белый дым, но и тот в итоге рассеялся сам собой. Остался лишь запах гари. Отец Макинтайр вдруг вспомнил слова Элеоноры Файерфилд: «Как будто ее никогда и не существовало». Пуф – и нет больше!
Диакон Джонсон перевел взгляд с пепла на свои руки. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Колин, ситуация должна измениться. Эта страна требует наших ресурсов. Если мы хотим оказывать здесь влияние, настоящее духовное влияние, необходимы миссии и священники. Для вас не должно стать неожиданностью, что епископ планирует устроить на месте вашего приюта семинарию. – Диакон устало потер виски. – Деньги Файерфилдов будут использованы как раз на эти цели. Будут построены два новых здания, а приходские помещения увеличены. Мы также расширим дорогу отсюда до Джералдтона.
Воздух в комнате внезапно стал удушливым и сухим. В горле у отца Макинтайра запершило:
– А как же дети?
– Некоторые из них останутся здесь, других поместим куда-то еще.
Слова эти словно зависли… Отец Макинтайр никак не мог понять их, ни умом, ни сердцем.
– Зачем же оставлять кого-то из детей здесь? – с горечью спросил он. – Почему не вывезти всех? Почему не послать их таскать рыбацкие сети или закладывать динамит на рудниках?
– Это было одним из условий миссис Файерфилд. – Диакон вздохнул, и лицо его стало пунцовым. – До тех пор, пока анонимность Леоноры будет соблюдаться, приют в определенной степени продолжит свое существование.
Отец Макинтайр рассмеялся нездоровым сдавленным смехом, который вырвался сам собой и от которого на глазах его появились слезы.
– Блестяще. Просто блестяще!
От столь неожиданного веселья диакон Джонсон сжался – так реагируют на умалишенных.
– Она проворачивает вонзенный нож и при этом заставляет быть благодарным за то, что не ударила им в сердце. Блестяще! – Отец Макинтайр понял задумку своей противницы и теперь испытывал перед ней благоговейный страх, который и вызвал этот странный смех. – Видите ли, – продолжил он, – у нее не было гарантий, что я буду молчать насчет Леоноры. Она знала, что я подпишу контракт, знала, что мы можем уничтожить все ее физические следы, но все равно остается слишком много возможностей, что кто-то сболтнет лишнее. Так почему бы не обрезать этот язык? Вы понимаете? Ее блестящий ум напоминает раскаленные вилы, не правда ли? Если она пригрозит мне судьбами детей, одного этого будет достаточно, чтобы гарантировать мое молчание.
– Вы злоупотребляете
