в чем заключается ее «еврейство», но точно знала, что люди, с которыми в последние годы сталкивала ее неласковая судьба, разбираются в этом еще хуже. Она бы с радостью ответила им на все вопросы – если бы могла. Еврейство как-то связано с религией, это точно. В замке монахини говорили, что евреи вовсе не любили Иисуса и виноваты в его смерти, но Рене ничего против него не имела, совсем наоборот! Она всегда жалела Иисуса, когда видела распятие, и не понимала, за что другие евреи ополчились на человека, которому и так жилось несладко. К несчастью, никто не пожелал ничего ей объяснить, все только многозначительно качали головами.
Еще Рене знала, что существует еврейский язык, хотя евреи живут в разных странах по всему миру. Ее подружка Катрин знала этот язык, потому что говорила на нем с родителями – до того как попала в замок. В еврейских детях, с которыми довелось столкнуться Рене, она не замечала ничего особенного, разве что волосы и глаза у них были очень темные, как у нее самой. Ни одного чернокожего еврея девочка не видела, но такие наверняка есть – раз уж евреи живут повсюду.
Слово «еврей» было настоящей загадкой, которую Рене поклялась рано или поздно разгадать, чего бы ей это ни стоило. Она должна узнать, почему это слово делает людей то трусливыми, как отца Марселя и Анри, то злыми, как Франсуазу или Мари-Жанну, а иногда храбрыми и добрыми, как приютивших ее фермеров, сестру Марту из Сакре-Кёр, кюре или Жюля Паке. Самой большой тайной для Рене были чувства, которые это слово вызывало у окружающих, и его способность раскрывать их истинную натуру. Немцу, судя по всему, было все равно, еврейка она или нет. Он солдат и должен был убить ее, им всем полагается уничтожать евреев или отсылать их в лагеря, но он поступил иначе. А после спасения это стало не важно. С ним Рене была собой. Впервые в жизни девочка забыла, что она еврейка. И случилось это в обществе немецкого солдата.
А здесь, в подвале, пришлось вспомнить. Она снова стала объектом всеобщего любопытства, хотя люди они вроде неплохие, особенно Жюль. Он надежный и забавный.
– Иди-ка сюда, котеночек, – позвала Марсель, протянув руку к Рене.
Девочка опасливо взяла ее за пальцы. Она встречала мало стариков, и Марсель, морщинистая, с каркающим голосом, немного ее пугала.
– Надо же, какая хорошенькая маленькая козочка! – Старуха улыбнулась беззубым ртом.
Она произнесла еще несколько слов на валлонском, но Рене их не расслышала, потому что остальные зашумели, обернувшись к лестнице. На верхней ступеньке стоял американский солдат, что-то свирепо выкрикивал и целился в них. Ну вот, снова начинается… Рене спряталась за Берту и замерла. Что, если он тоже ненастоящий американец? Да нет, этот, судя по размашистым жестам, все-таки янки. Вообще-то Рене не видела ни одного американца, но мужчина с автоматом – точно не немец, она руку готова дать на отсечение, он – не бош!
Американцев было трое, все очень нервничали и махали оружием, как мальчишки, играющие в гангстеров. На привычный вопрос «Немцы в доме есть?» Жюль Паке ответил: нет никаких немцев, just family[25], just family! И please don’t shoot![26]
Только семья (
Пожалуйста, не стреляйте! (
