дома и отцу Жанны, приходилось грубо затыкать присутствующих. Женщины возвращались к хныканью и чтению Pater[21] и Ave[22].
Жанна сочла за лучшее укрыться на кухне – она часто так поступала, несмотря на всеобщее неодобрение, – села на табуреточку для дойки, стоявшую у печки, где давно не разводили огонь. В помещении царил полный хаос: мебель перевернута, на полу осколки битой посуды. Грузный буфет, продержавшийся двести лет, опасно накренился, как корабль на штормовой волне, тарелки из китайского фарфора соскользнули на одну сторону. Во двор фермы несколько раз падали бомбы. Дом еще стоял, хотя половина крыши обрушилась, а вот рига и часть хлева пропали.
Было только четыре часа дня, но на улице уже стемнело. Немецкое наступление началось 16 сентября, а 18-го семейство Паке переселилось в подвал. Прошло четыре дня, а Жанне казалось, что она тысячу лет не видела солнечного света. Ее, как и всех, мучил голод, но ломтик хлеба с ветчиной можно будет съесть только через два часа. Ветчину она получила у Дюссаров за горшочек топленого свиного сала. Ферму семьи Паке сначала заняли немцы, потом ее отбили американцы, так что почти все запасы были разграблены.
Жанна обхватила голову руками, вздохнула, закрыла глаза и вдруг насторожилась: ей показалось, что с улицы донесся какой-то звук. Девушка встала, собираясь вернуться в подвал, но поняла, что не успеет, и застыла у буфета.
– Any body home?[23] – позвал чей-то голос.
Американец. Жанна не знала, стоит ли этому радоваться. Немцы были высокомерными скотами и невежами, американцы же все время дергались, нервничали, так что из двух зол… Шаги по коридору приближались. Дверь открылась в тот самый момент, когда Жанна опрокинула фарфоровую статуэтку Богоматери, стоявшую на камине. Секундой позже она увидела, что ее держит на мушке солдат в форме американской армии. Короткое мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом он обернулся, вытащил из-за спины девочку и поставил ее перед собой. Жанна растерялась. Она никогда не забудет, как на ее кухне, залитой холодным вечерним светом, возникла эта странная парочка – солдат и ребенок. Их глаза – его светлые, ее очень темные – напоминали глаза диких животных.
– У вас есть солдаты на постое? – наконец спросил он.
По-французски он говорил очень неплохо для американца, хотя акцент был странноватый.
– Никаких солдат, – пробормотала Жанна. – Кроме вас…
Губы незнакомца растянулись в улыбке, больше похожей на оскал хищника.
– Можете подержать ее у себя? – Он кивнул на девочку.
Вопрос прозвучал как приказ, пусть и вежливый, и строптивый нрав девушки мгновенно дал о себе знать:
– Подержать? Сколько? Кто она?
– Еврейка. Мне ее передал кюре в Стомоне.
– В Стумоне[24]. Нужно произносить Сту-мон.
Еще одна скандалистка!
Pater noster (
«Аве Мария».
Есть кто-нибудь дома? (
Стумон – коммуна в Валлонии, расположенная в провинции Льеж, округ Вервье. Принадлежит Французскому языковому сообществу Бельгии.
