«Индивидуация – это негативное последствие индивидуализации». Это не мысль, не теория, это исходный постулат. Ты можешь принять его, или отвергнуть, или предложить альтернативный. Но ты не можешь одновременно принять его и не принять (то есть толковать в дальнейшем вкривь и вкось). Но что я вижу дальше, в этом же самом письме? Цитирую: «Но мы же знаем, что индивидуация не абсолютно негативна, наоборот, в ней самой открываются просторы „освобождения“, и соответствующие „восторги“. (Весь романтизм – это такой восторг индивидуации, опьяненной своей свободой.) Чем они хуже „дионисийского идиотизма“?» Если бы ты употребил вместо слова «индивидуация» термин «индивидуализация», то я не стал бы с тобой спорить. Действительно, индивидуализация сама по себе никак не негативна (а в плане биологической эволюции исключительно позитивна), но чем «позитивней» индивидуализация, тем негативней вызываемая ею индивидуация, и тем более изощренных приемов снятия она требует.
Теперь о романтизме, «маятнике Чижевского» (кстати, это мой термин, и ты напрасно считаешь его общепризнанным; к тому же, я настолько «усовершенствовал» схему, что, не отрицая приоритета Чижевского, считаю ее в большой степени своей собственной. Во всяком случае, как я выяснил, Чижевский вообще не рассматривал общеэстетических аспектов своей схемы, ограничиваясь рассмотрением на литературоведческом уровне) и тому подобном. Конечно, ты понимаешь, что легче задать такой вопрос, чем на него ответить. Чтобы не писать многостраничную диссертацию со схемами и чертежами, ограничусь тезисами. «Маятник Чижевского» дает представление о динамике перемещения акцентов в построении художественного целого: то уклон к родовому полюсу, то к индивидуальному. Но при этом даже на полюсах нет абсолютного преобладания одного из них (что привело бы к распаду художественного целого). Так, уже в эпосе Гомера заложено ядро трагедии (которая черпала сюжеты из того же Гомера), а в греческой лирике (типа Архилоха) наблюдается крайний «продукт распада» эпоса, но все же еще скрепленный «остаточной» родовой памятью. Так что, говоря о романтизме, мы толкуем не о распаде художественной формы, а всего лишь о перестановке акцентов. Более того, уже в рамках романтизма наблюдается тенденция «шараханья обратно», когда художники отрекались от своих творений периода «бури и натиска» и искали спасения в лоне антииндивидуалистических институций. Самый яркий пример – обращение позднего Фр. Шлегеля в католицизм; но подобную эволюцию пережили практически все романтики (об этом есть классические работы Гамана, Жирмунского, Лидии Гинзбург, просто лень искать и цитировать). Так что архетип снятия индивидуации остается единым; происходит лишь переакцентуация в рамках его целостности. Другое дело, что на обоих полюсах (как родовом, так и индивидуальном) некоторые горячие головы «перегнули палку», у них и получились художественно неудобоваримые вещи (например,
