скоро придется нам с тобой.
– Отчего же?
– Дак, хватит уж в девках ходить-то. Замуж пора тебе.
Щеки Умилены стали пунцово-красными. Потупив глаза, спросила еле слышно:
– За кого замуж?
– Может и объявился жених! – усмехнулся князь.
– Кто же?
– Добрый воин, и состоятельный муж!
– Неужто Годолюб? – встрепенулась девушка.
– Из Рерика? Нет, бери выше! Сам король!
– Король?
– Самый, что ни на есть, король Датский – Готфрид!
– Готфрид?!
– Ну да, Готфрид.
Умилена побледнела и вскочила на ноги.
– Отец, он не может стать мужем моим! – решительно заявила она.
– Это еще почему? – спросил князь в недоумении. – Богат, знатен. Опять же древнего рода. Да и союзник нам не помешает. Вон хазары скоро пойдут на нас, и поддержка датского короля совсем станет не лишней. Чем тебе не жених?
– Потому, как другой мне люб!
– Какой это, другой?
– Князь Годолюб, из Рерика.
Гостомысл немного опешил. Вот это новость. Он, любящий отец, который души не чает в дочери своей, даже не подозревал, что сердце ее уже занято другим. Эх, знал бы заранее, не давал бы согласия на приезд Готфрида. Вот незадача вышла.
– Гм. И давно… любовь-то у тебя?
– Почитай, уж два лета минуло. С тех пор как по делам воинским приезжал Годолюб к тебе. Как только повстречались с ним, тотчас поняли, что не сможем жить друг без друга. Клятву дали себе на гербе родовом Сокола-Рарога, символа Огнебога-Семаргла, что любить будем друг друга, пока смерть не разлучит нас!
– Вот те на-а! Отчего молчала-то?
– Не решалась, батюшка! Все собиралась поведать, да смелости не хватало.
– «Смелости не хватало», – передразнил дочку князь. – Я же отец тебе, души не чающий! Разве обидел тебя когда-либо? Или накричал понапрасну?! Ты же горлица отцовская, голубка моя, кровинушка родимая. Эх!..
На глазах Гостомысла выступили еле заметные слезы. Склонив голову, он тяжко вздохнул.
– Батюшка, родной мой, прости меня дуреху, что испужалась гнева твоего! – дочь обхватила руками шею отца, и прижалась головой к его груди. Это еще больше растрогало князя.
– Ну, буде, буде. Я не сержусь.
– И обиды не держишь? – ласково молвила Умилена.
– Ну что ты, доченька! Обиды? Какие могут быть обиды. Ты же знаешь, ты – сердце и душа мои!
Родитель заметно оттаял. Он улыбался и с нежностью провел ладонью по голове дочери.
– Другое меня растревожило, милая моя.
– Что же? Поведай.
– Как Готфриду сообщить?
– Я сама скажу ему.
– Сама? Как то?
– А так и молвлю, что король мне не люб вовсе, а мил моему сердцу другой. Вот и все!
