или портило ей настроение. Я не верила, что мама – её дочь. Но это было так.
Когда бабушка все же ушла на пенсию, у нее случилась тяжелая болезнь. Желчный пузырь перестал работать, что она только не делала, пила травы и таблетки, ходила по врачам. Но в какой-то момент она поняла, что больше от нее ничего не зависит, её отношения с желчным пузырем были закончены. Она позволила врачам отрезать его. Я думала, она расстроится. Но она сказала – это нормально, это судьба. С тех пор я никогда не видела ее в плохом настроении.
Свобода. Мой летний отпуск пройдет в 35-и квадратных метрах… Мечта сбывается. Я растворилась среди своих вещей, курсируя по маршруту ванная – постель – кухня. Когда снимала эту нору, хотелось глубоко погрузиться в сон. Я больше не видела счастливых моментов из веселых романтических комедий типа «Отпуск по обмену» Нэнси Мейерса или «Реальная любовь» Ричарда Кёртиса (неужели такое вообще бывает?), не видела мужей, детей, котов и подруг. Особенно подруг. Я настояла на выносе всей хозяйской мебели и кинула на пол матрас. Лежа на правом боку, завернувшись в шерстяное клетчатое одеяло, я проводила свободные часы. Это была кома. Времени не существует, пространства не существует, я парю в лиловом тумане. В фильмах так поступают наркоманы, которые хотят избавиться от зависимости. Завязать навсегда. Я наркоман и я знаю, с чем я хочу завязать навсегда. С людьми, с отношениями.
Такое существование можно вести в любой точке планеты, разница будет лишь в толщине твоего одеяла. Закрываю глаза и чувствую на щеке пробивающиеся сквозь щели лачуги тяжелые солнечные струи. Кожа на руках как будто промаслена, облизываю пухлые губы. От едкого сладкого дыма у меня наступает эрекция. Левой ладонью прикрываю глаза – веки не дают даже сумрака. Правой мягко берусь за член, делаю несколько движений и проваливаюсь глубже. Я лежу на печке, укрытая жесткой шкурой. В доме темно, я знаю, в нем всегда темно, потому что окон нет и на улице уже полгода ночь. Сегодня особенная ночь – буран. Рыбаки не возвращаются, они заблудились. Нужно идти в баню, но подняться нет сил, и я закрываю глаза. Я лежу на дне лодки, сил еще много, но я смотрю на звезды в ярко-черном небе и раздумываю. Можно вернуться домой, но надо попробовать спасти остальных. Я поднимаюсь и гребу глубокую, как ночь, жирную ледяную смерть. Она так прекрасна, и я отражаюсь в ней. Надо возвращаться, возвращаться…
Дедушка, папин отец, он бы меня понял. Он жил практически один в вымершей деревне. Несколько лет перед его смертью туда приезжали только дачники. Однажды я отправилась к нему одна, без родителей. Они не любили его навещать, мама особенно. Терпеть не могу мамину критику в адрес дедушки. Ехала четыре часа на междугороднем автобусе, потом пересадка и еще полтора часа на разбитом уазике по проселочной дороге, а потом еще три километра через лес пешком. Я порядочно устала, да и день подходил к концу. В деревне уцелела
