он ещё не от всех иллюзий избавился, в том числе по части привлечения к управлению. Хорошо поговорили. Что-то между ними даже мелькнуло похожее на взаимопонимание. Одобрили. Особенно были довольны женщины. Весною устроил он субботник. Вышли всем совхозом, посадили смородину, малину, ранетки. Потом, как водится, обмыли. Он, правда, не стал с ними пить – отговорился, что дела ждут. Впрочем, это неважно. Важно, что с этим садом стало. Вырос он, стал плодоносить. Он приставил к нему специального агронома Ивана Ивановича Ярова. Хороший был человек, исключительно честный, и порядок любил, что и описать невозможно. Придёт в контору в чистейшей рубашке, в костюме, в белом картузе, застёгнут на все пуговицы. Скажут ему: «Ты что, Иван Иванович, ходишь всегда, как на парад?» А он отвечает: «А как же! Я в контору пришёл, к людям. Я должен прийти как человек, а не как помазок. Меня так смолоду научили и родители, и командиры в армии. Я служил в Германии, а там строго было насчёт порядка. Однажды я пуговицу на гимнастёрке расстегнул, потому что жарко было и влажность большая – дышать нечем. И меня увидел командир батальона майор Козлёнченков. Говорит: «Ну-ка, Яров, зайди ко мне». Я зашёл, и он давай с меня стружку снимать: «Ты хочешь, чтобы немцы сказали, что советский солдат разгильдяй?» Я от него мокрый вышел как из бани. Но чтобы обида какая – никогда! Только с благодарностью вспоминаю. А сейчас уж привык. Чтобы я к людям неопрятным вышел – это бесполезно».
И ему часто говорил:
–Я, Андрей Васильевич, такой мужик, я порядок уважаю. Я не могу, чтобы где столбик покосился или дырка в заборе. Вы ко мне домой придите и попробуйте найти сломанную штакетину, грязь, или чтобы навоз куда попало был выброшен – это бесполезно. У меня всё на своём месте, всё по уму.
Самое удивительное, не врал и не хвастал – так и было.
В саду у него каждый кустик полит, пострижен как положено. Сам он викторию развёл, облепиху посадил, черноплодную рябину, иргу, вишню, яблони крупноплодные, даже вишню. Он, Белянин, и не подозревал, что в Сибири можно вырастить такую крупную, вкусную вишню. В общем, Иван Иванович чуть не ночевал в саду. И любо дорого было смотреть, когда летом народ повалил в сад. Женщины, ребятишки, да и солидные мужики несут вёдра со смородиной, малиной, викторией. У ворот сидит кассир, взвешивает, принимает деньги. Даже из соседних сёл приезжали люди. Вокруг сада автостоянка – мотоциклы и автомобили всех цветов и марок. Начальство тоже приезжало посмотреть, удивлялось и хвалило. Он, само собой, ягод им бесплатно. И что удивительно, от сада прибыли было даже больше, чем от животноводства.
Ну а потом один раз пришёл Иван Иванович: «Андрей Васильевич, сетку порвали», через неделю опять и так всё чаще и чаще. Да что такое! Не напасёшься на вас сетки. Грузины-шабашники как-то наплели её видимо-невидимо из вязальной проволоки (дорого он им, чёрт возьми, заплатил тогда), а уж через год кончаться стала. Иногда целыми пролётами приходилось менять. Оторопь брала, когда глядел на эту сетку: что за сила рвала, крутила и корёжила её?! Кажется, у человека и сил не должно быть на такое, а, поди ж ты, на умное дело не хватает, а на дурное – с избытком.
