Скоро сад стал неузнаваем. Какая там прибыль! Одни убытки пошли. Зайдёшь и жутко становится. Ранетки тут и там поломаны. Как ломали – бог ведает – стволы в руку толщиной! Кусты смородины с корнями из земли выдернуты. Сетка к тому времени кончилась, в ограде прорехи зияют… Телята и коровы между кустами ходят, всё ломают. Тёмная, страшная своей непонятностью разрушительная сила! Для вас же, вами же, сволочами, сделано, и вы же это уничтожаете! И им инициативу? Да получат они инициативу – кафтана не на чём будет повесить, как говорил Плюшкин. Стрельников этого не понимает. Он ещё, прекраснодушный, в облаках витает и не стыдится болтать вздор, который ему в институте в голову вдолбили. Свалится он рано или поздно на землю – поумнеет. Впрочем, оппозиции он себе в совхозе не потерпит, посмотрит ещё немного и…
В прошлом году он всё же загородил сад капитальной оградой. Хороший забор – железный, прочный и достаточно высокий – так просто не перелезешь.
Забор! Да вот ведь она, разгадка! Уж не Мишка ли Котельников дерзнул написать ему это злодейское письмо? Он действительно нагрел его в прошлом году на этом заборе на две тысячи рублей! Вернее, не нагрел, тьфу ты, – и сам поверишь с этими работничками, что ты вероломный обманщик!
А история была вот какая.
Этот Мишка Котельников, подряжаясь сварить вышеупомянутую ограду, первым делом спросил: «Сколько вы мне заплатите?» – «А сколько стоит, столько и заплачу – точно по расценкам. Наряд будет аккордный, укажем сроки, если уложишься – премия сорок процентов». Но Мишке на все эти тонкости было наплевать, он хотел знать, сколько это будет в рублях и копейках. Отослал его в мастерскую к нормировщице: пускай она на месте всё обсчитает и расценит. Она «обсчитала», «расценила» и – надо же быть такой глупой – отдала ему наряд. И Мишка стал варить. Взял себе в помощники то ли племянника, то ли двоюродного брата – несовершеннолетнего парнишку – ну и пускай, закрыл он на это глаза. Мишка делал забор быстро, и он был доволен. Несколько раз приезжал посмотреть работу и хвалил: «Молодец, Михаил! Я и не знал, что у меня в совхозе такой классный сварщик вырос. Ты где научился?»
За два месяца Мишка управился и пришёл к нему за расчётом. Он был в хорошем настроении и сказал:
–Спасибо, Михаил, и быстро ты сделал и хорошо. Молодец!
Мишка расцвёл от похвалы и говорит: «Я и покрасить могу, если серебрянка есть», – протягивает ему наряд. Он взглянул:
–Что! Две тысячи девятьсот рублей!?
Да, он закричал, он не смог сдержаться.
–Две тысячи девятьсот!? Два годовых фонда заработной платы! за два месяца! Нет, Михаил, я тебе таких денег не заплачу! Ты, конечно, хорошо поработал, но три тысячи за два месяца – это чересчур.
Мишкино лицо вытянулось и застыло, как будто ударил мороз в двести градусов, и разом замёрзла гладь быстрой живой реки.
–Почему чересчур, – спросил Мишка, и лицо у него передёрнулось. Нельзя сказать, чтоб ему жалко стало Мишки, нет, не жалость, а что-то похожее на угрызение совести шевельнулось в нём. Но ведь он не был виноват перед ним, он не обещал ему таких денег. Тут как нельзя
