в воде. В слабом прозрачном свете уже начинали поблескивать бесчисленные капельки росы, и все еще незримое солнце силилось рассеять ночной туман.
Анжелика спала плохо. Их шатер был довольно удобен, и, хотя подстилка из накрытых шкурами еловых ветвей и не была особенно мягкой, она знавала ложа и похуже. Дело было в другом: после вечера, проведенного в беседе с иезуитом, ее не покидало чувство смутной тревоги.
Сейчас, наслаждаясь прохладой раннего утра, она расчесывала свои длинные волосы перед маленьким зеркальцем, пристроенным на сук дерева, говоря себе, что надо найти способ смягчить сердце этого иезуита и как-то ослабить его напряжение – он был натянут, как тетива лука, готовая выпустить стрелу.
Итак, она заметила его, занятого приготовлениями к отъезду, и, поколебавшись, отложила щетку и гребень и тряхнула головой, чтобы волосы рассыпались по плечам.
Накануне, пока Жоффрей и иезуит разговаривали, у нее вертелся на языке один вопрос, но ей так и не представился случай его задать во время этого обмена туманными и более или менее опасными фразами.
Но ей хотелось получить ответ.
И она решилась.
Подобрав юбки, чтобы не запачкать их золой из потухших костров и жиром, покрывающим разбросанные там и сям котелки, она пробралась сквозь беспорядок, который обыкновенно оставляют после себя индейцы, прошла по тянущейся вдоль бухты тропинке и, спугнув двух рыжих собак, поедающих внутренности лани, подошла к монаху, готовящемуся сесть на свое жалкое суденышко и отправиться в путь.
Он видел, как она появилась из золотистого и уже редеющего утреннего тумана. На ее распущенных светлых волосах играли такие же яркие блики, как и на глянцевой листве.
Хрупкий от природы, отец Геранд часто бывал вял после пробуждения, и в его голове царила пустота. Потом мало-помалу он вспоминал о Боге и начинал молиться, но, чтобы вновь начать мыслить ясно, ему требовалось время. Глядя на приближающуюся Анжелику, он поначалу ее не узнал и растерянно спрашивал себя: кто это? Что это за видение?
Затем с чувством, похожим на внезапную острую боль в боку, он вспомнил: это она, графиня де Пейрак, – и, несмотря на бесстрастность его лица, Анжелика ясно увидела, что он словно внутренне попятился от страха и отвращения и все в нем напряглось.
Она улыбнулась, пытаясь вызвать ответную улыбку на этом каменном молодом лице.
– Отец мой, вы нас уже покидаете?
– Мои обязанности вынуждают меня к этому, сударыня.
– Отец мой, я хотела бы задать вам один вопрос, который меня очень занимает.
– Я слушаю вас, сударыня.
– Не могли бы вы мне сказать, из каких растений отец д’Оржеваль изготавливает свои зеленые свечи?
Иезуит явно ожидал всего, чего угодно, но только не этого. От изумления он даже растерялся. Сначала он начал искать в словах Анжелики некий скрытый смысл, затем, поняв, что ее вопрос носит характер практический и касается ведения домашнего хозяйства, смутился. У него мелькнула
