как настоящий якудза, принадлежащий к славному клану «Тамагути». Второй японец на эту почти незаметную теплоту отреагировал опять закаменевшей физиономией, и Асука поспешила перейти к кнуту. Пряники – как понял Николаич – на сегодня кончились.
Японка что выкрикнула, вызвав шум за плотно закрытой дверью, а потом обратила суровый взгляд на русского.
– Крови и убийств у нас тоже хватает. Особенно, если в наших рядах появляется предатель. Поэтому господин… очень не советует хитрить и обманывать нас. Иначе Николаич-сан может закончить вот так.
Дверь без всякой команды открылась, и в комнату вступил громадный японец, в котором непонятно было – в какую сторону его размеры внушительнее. При росте, не превышающем среднестатистического японского, он был чудовищно толст и широк в плечах; но передвигался на удивление легко. А еще – держал в одной руке, словно официант в ресторане – поднос с кошмарным блюдом. С него на Будылина смотрела мертвыми полузакрытыми глазами голова Райдона.
– Зачем?! – пытался, но не мог вскричать Николаич, – зачем вы сделали это. Я же теперь буду видеть его перед глазами до конца своих дней!..
– Здесь, – Асука опустила недрогнувшую ладонь на короткий ежик волос человека, бок о бок с которым прожила последний год, и которого, по сути, убила собственными руками, – может лежать другая голова. Подсказать, чья?
Николаич судорожно замотал головой; он старался не думать о тех, кого явно имела в виду японка. Но Асука, продолжая приглаживать непокорный короткий вихор, любезным тоном подсказала:
– Мы так спешили, уважаемый Николаич-сан, что забыли кое-что. Ваши личные вещи, включая фотографии, доставят вам не позднее завтрашнего утра.
Будылин теперь отпустил голову, чтобы никто – ни Асука, ни здоровяк, держащий на одной руке страшный груз с самым невозмутимым выражением лица, ни особенно молчащий японец-начальник, не смогли увидеть в его глазах того крика, какой может издать только смертельно раненый зверь. Зверь, потерявший всю свою стаю. Этот крик-вой жил внутри русского и во время ужина, как всегда вкусного и питательного, и ночью, когда к нему опять пришла Асука, чтобы профессионально и механически исполнить свои обязанности. И даже утром, когда ему действительно доставили папку с фотографиями. Его смыло лишь волной изумления, которая накрыла Будылина в тот момент, когда в его руках оказалась очередная фотография. Он едва не вскрикнул, увидев, что на снимке, где был изображен он сам в окружении трех самых близких ему людей – еще там, на родине – совсем недавно появилось пятое лицо. А точнее нарисованная черным фломастером ухмыляющаяся рожица, задорно подмигивающая ему. Эта рожица словно говорила, от чьего-то имени:
– Не вешай нос, старина! Все будет в порядке.
И Николаич поверил неведомому художнику. Еще он уверился, что рука, водившая фломастером по глянцевому снимку, не была японской. Будылин оглянулся – не увидел ли кто, как он облегченно
