на «славу»? Рис? Где у меня расписка на соль? У меня ее нет! Ага! Так мы и знали. У кого я купил соль? А знаю ли я, какой штраф за это полагается? Не знаю. Узнаю. Когда я последний раз пек ракию? Не помню, давно это было. Как давно? Еще с дедом, я тогда ребенком был. Дед пек? Понятия не имею. Значит, нет. А есть ли у меня расписка в том, что я внес мартовскую контрибуцию? Нет. Тогда я должен дать десять форинтов. Откуда они у меня?
Атанацко умолк и начал вытягивать шею влево-вправо. Стойко посмотрел мне в глаза, а потом положил руки на спину и начал обходить меня.
– Ладно, сынок… А знаешь ли ты, что тебя сейчас ждет?
Человеку в этой стране иногда бывает нелегко сказать «не знаю». Возможно, потому что он всегда предвидит ответ, пусть и неясно. И все же я сказал:
– Не знаю.
– Ну, как тебе сказать… – Стойко начал поглаживать усы. А Чабаркапа засмеялся!
– Может, приведем какого-нибудь свидетеля из гарнизона. Чтобы все было по правилам, – проговорил Маджаревич, который словно бы чуток оцепенел от кручения вертела. Он явно не чувствовал поросенка, как Атанацко или я. Верте́л его слишком быстро.
Стойко выпустил из рук усы:
– В самом деле… Где немцы?
Я устал от вопросов, ответы на которые не знал. И глубоко вздохнул:
– Не знаю.
– Ничего-то ты не знаешь! Уж больно ты мне подозрителен… – Занятый новой темой, Стойко встревожился. – Как такое может быть? Пустое селение! Ни одного воина… И как это я раньше не озадачился этим?
Я готов был поцеловать проплешину в бороде надоедливого Маджаревича. Благодаря его упоминанию о гарнизоне, я получил передышку.
– А может, он – турецкий шпион? – неожиданно подал голос Чабаркапа.
Четыре пары глаз, не мигая, уставились на меня. Я почувствовал себя, как девочка-подросток в кабаке.
– И расписки на соль у него нет, – продолжил Чабаркапа.
Я был уверен, что они меня убьют. Не сходя с места.
Стойко снова собрал все нити в свои толстые руки:
– Приведите сноху!
Я искренно пожелал, чтобы она убежала, хотя меня это в известной мере и опечалило бы. Но она не убежала. А лишь ушла в бакалейную лавку, так как это мужское общество ей было неприятно. Необыкновенно разборчивая девушка.
Она явилась с книгой в руке. Я понадеялся, что опять произойдет какое-то чудо. Однако гайдуки не страдали лесными суеверьями. На предмет, не входящий в инвентарь сербского дома, они отреагировали только как на еще одно доказательство нашей сомнительности.
Когда они и ее начали расспрашивать на некоторые из тем, что опустошили мою довольно большую голову, она реагировала с презрительным отвращением на все их глупости. Они отобрали у нее книгу. Из мести. Или из-за того, что это была единственная ценная вещь, попавшаяся им на глаза. После короткого совещания гайдуки отвели нас в бакалейную лавку.
