двора Салтыкову.
«Сей был любезен и любим…»
В «Чистосердечной исповеди» читаем: «По прошествии года и великой скорби приехал нонешний король польский…»
«Исповедь» датирована 1774 годом. Написана она, по мнению исследователей, 21 февраля. Королем в то время (как выразилась она «нонешним») был Станислав Август Понятовский.
«Сей был любезен и любим от 1755 до 1761 г.», – признается императрица Екатерина Потемкину, которому, как мы уже говорили, и адресована исповедь. Здесь важно отметить, что, касаясь столь деликатных моментов биографии императрицы, исследователь, историк, биограф не должен забывать, что героиня его исследований не только императрица, но еще и женщина. Именно по этой немаловажной причине необходимо соблюдать корректность и позволять себе размышления только над тем, в чем она сама признается, а не смаковать выдуманное клеветниками и злопыхателями. И не след домысливать и додумывать, что означает «любезен и любим», а лучше послушать саму героиню.
В «Записках…» Екатерина Алексеевна упоминает о нескольких встречах с Понятовским, который в 1756 году состоял в свите английского посланника.
Подробно рассказывает она о знакомстве, которое устроил… Кто бы вы думали? Лев Нарышкин. Тот самый Лев Нарышкин, который был кандидатом в отцы Павла Петровича. В трудные годы после рождения наследника, когда Екатерину, мягко говоря, не жаловали при дворе и даже ограничили ее свободу, он приходил на выручку, желая развеять, развлечь, сказать доброе слово.
В «Записках…» Екатерина Алексеевна рассказала:
«Так как наши комнаты были очень обширны, великий князь устраивал каждую неделю по балу и по концерту: четверг был для бала, а вторник – для концерта. На них бывали только фрейлины и кавалеры нашего двора с их женами. Эти балы бывали интересны, смотря по лицам, которые на них бывали. Я очень любила Нарышкиных, которые были общительнее других; в этом числе я считаю госпож Сенявину и Измайлову, сестер Нарышкиных, и жену старшего брата… Лев Нарышкин, все такой же сумасбродный и на которого все смотрели, как на человека пустого, каким он и был в действительности, взял привычку перебегать постоянно из комнаты великого князя в мою, не останавливаясь нигде подолгу. Чтобы войти ко мне, он принял обыкновение мяукать кошкой у двери моей комнаты, и когда я ему отвечала, он входил.
17 декабря между шестью и семью часами вечера он, таким образом, доложил о себе у моей двери; я велела ему войти; он начал с того, что передал мне приветствия от своей невестки, причем сказал мне, что она не особенно здорова; потом он прибавил:
– Но вы должны были бы ее навестить.
Я сказала:
– Я охотно бы это сделала, но вы знаете, что я не могу выходить без позволения и что мне никогда не разрешат пойти к ней.
Он мне ответил:
– Я сведу вас туда.
Я возразила ему:
– В своем ли вы уме? Как можно пойти с вами? Вас посадят в крепость, а мне за это бог знает какая будет история.
– О! –
