и угольной печкой, которой почти не пользовались. Что-то легко пробегает по моей ноге. Скорпион? Таракан? Я даже не вздрагиваю. По моему лицу ползало и что похуже.
За печкой совсем темно. Я включаю фонарик, веду лучом по стенке и нахожу закопченный кирпич с красным сердечком – я нарочно его нарисовала, чтобы обдурить братца, когда тот за мной шпионил. Трижды поглаживаю сердечко.
Затем отсчитываю десять кирпичей от красной отметины – сюда маленький Бобби не дотянулся бы. Вгоняю отвертку в осыпающийся раствор и начинаю раскачивать кирпич. Первый вываливается и с грохотом падает на пол. Один за другим я достаю еще три.
Потом заглядываю в дыру, освещая ее фонариком.
Тягучая паутина, похожая на детские рисунки, какие делают на вертящихся листах бумаги. А в глубине – квадратный темный сверток.
Семнадцать лет он ждал меня в тайнике, который я сделала специально для него.
– Тесси, ты меня слушаешь?
Он, как и все остальные, задает на редкость дурацкие вопросы.
Я отрываюсь от журнала, который очень кстати оказался рядом со мной на диване.
– Нет. Не вижу смысла.
Нарочно перелистываю страницу – чтобы его позлить. Он прекрасно понимает, что я не читаю.
– Тогда зачем ты пришла?
В воздухе повисает тишина. Тишина – мой единственный инструмент контроля в этой веренице бессчетных психотерапевтических встреч. Наконец я отвечаю:
– Сами знаете зачем. Мой отец так хочет.
Затем, что всех остальных докторов я уже послала к черту. Затем, что мой папа раздавлен горем и я не могу на это смотреть.
– Брат считает, я изменилась.
Лишняя информация. Когда я уже начну учиться на своих ошибках?
Ножки его стула тихонько поскрипывают по деревянному полу – он меняет положение тела. Готовится к прыжку.
– А ты как считаешь?
Предсказуемо. С гримасой отвращения на лице я снова утыкаюсь в журнал. Страницы холодные, гладкие и плотные. Пахнут приторными духами. В таких журналах обычно полным-полно костлявых злых девиц. Вот такую девицу он во мне и видит. За прошлый год я скинула двадцать фунтов. Мышцы почти атрофировались, а ведь я была одной из лучших бегуний школы. Правая нога после третьей по счету операции замурована в новенький свинцовый гипс. Грудь распирает горячий пар ярости. Я втягиваю воздух. У меня одна цель: полностью избавиться от чувств.
– Хорошо, – уступает врач. – Глупый вопрос. – Он, судя по всему, внимательно за мной наблюдает. – Тогда задам другой: почему ты выбрала меня?
Я опускаю журнал. Пытаюсь напомнить себе, что он наверняка сделал для меня исключение – возможно, оказал добрую услугу окружному прокурору. Он редко работает с подростками.
– Вы подписали соглашение, что не станете назначать мне лекарств,
