Симпатичный, но бойкий, как девочки-болельщицы. «Сюзанны» могут без труда задушить на поле все остальные растения.
Одна спичка, брошенная случайным человеком, – и наши прозвища теперь навсегда в криминальном фольклоре.
Билл все еще в моей спальне. Он отправляет Джоанне длинное сообщение – видимо, не хочет разговаривать с ней при мне. Когда мы выходим на улицу, она уже собирает в пробирку образец пестрой земли из-под цветов. Подвеска-загогулина, мерцающая на солнце, задевает лепестки рудбекий. Я по-прежнему не могу вспомнить, что это за символ… Что-то религиозное, должно быть. Древнее.
– Помимо местной земли, под цветами мог остаться субстрат для горшечных растений, семена из хозяйственного магазина… Да мало ли что. Но вы все равно должны вызвать полицию.
– И пожаловаться, что кто-то сажает у меня под окнами цветочки? – Вообще-то я не хотела язвить, как-то само собой получилось.
– Это незаконное проникновение на частную территорию, домогательство и травля. Совсем необязательно, что здесь поработал убийца. Любой мог прочитать о вас в газете. – Вслух Билл об этом не говорит, но я-то понимаю: он сомневается в моем психическом здоровье. И надеется, что у меня в запасе есть еще какие-нибудь улики или соображения, способные укрепить веру судьи в невиновность Террела. В глубине души Билл наверняка подозревает, что я сама разбила эту клумбу.
Что ему рассказать, а о чем лучше помалкивать?
Я делаю глубокий вдох.
– Каждый раз, стоит мне вызвать полицию, потом об этом говорят в Интернете. Мы получаем письма, звонки, угрозы в «Фейсбуке». Иногда подарочки на крыльце находим. Печенье. Собачьи какашки. Печенье из собачьих какашек – надеюсь, что только из них. Любой такой инцидент превращает школьную жизнь моей дочери в ад. Несколько лет мы прожили в покое и счастье – и теперь казнь опять все взбаламутила. – Именно по этой причине я снова и снова и снова говорила Энджи «нет». Отметала любые закрадывавшиеся в душу сомнения. В конце концов я сумела понять Энджи, а она сумела понять меня. «Я найду другой способ», – пообещала она.
Но Энджи ушла.
А он стоял под моим окном.
Я стряхиваю с лица что-то легкое, невесомое. Уж не того ли паука, что ползал по мне в дедушкином подвале? Вспомнив, как я вслепую шарила рукой по черной стене, я начинаю заводиться.
– Видели бы вы свое лицо! Смесь жалости, беспокойства и крайне неприятной мне убежденности, что обращаться со мной до сих пор следует как с травмированным подростком. Сколько себя помню, люди всегда на меня так смотрели. Представляете, как давно я держу оборону? И пока мне это отлично удается. Я теперь счастлива. Я уже не та бедная девочка. – Поплотнее запахиваю на себе длинный коричневый кардиган, хотя щеки ласково греет зимнее солнце. – С минуты на минуту вернется домой моя дочь, и я бы не хотела, чтобы она вас видела. Сначала мы с ней должны все обсудить. Она пока не знает, что я вам звонила. Ей нужна нормальная жизнь.
