Наталья вдруг звонко, на всю улицу, рассмеялась.
Взяла Ивана под руку. Прижалась к его плечу.
И в этот момент скелет внутри неё заворочался, шевельнул распальцованной кистью. И в памяти тут же всплыла аменорея и гормоны, вывод, который доктор озвучила по окончании лечения: «А как обстоят дела с зачатием, проверишь на практике…» Наталья сбоку, искоса, посмотрела на взволнованного её близостью Ивана…
У них не нашлось ни одного общего знакомого. Она любила одиночество – он говорил, что дома бывает мало, а в дальнейшем будет бывать ещё меньше. Он рассуждал о конкретных вещах, не врал и не рисовался, и совсем, ну абсолютно её не раздражал… В целом он производил впечатление пусть не особо тонкой, зато здоровой и надёжной натуры, добротной, как станки, в которые был влюблён. С ним было спокойно.
Как и в случае с решением остаться одной, но не размениваться на ненужные отношения, у неё и в решении стать женой Ивана имелся Самый Главный Аргумент. Этот аргумент был – внутренняя чистоплотность будущего мужа, которую Наталья скорее почувствовала, чем узнала. Его натура исключала двусмысленность. Она ему верила. Когда Иван смотрел на неё, у Натальи появлялось ощущение, похожее на то, какое она испытывала, когда пела… Да, пела, а преподаватели слушали с удовлетворением на многоопытных лицах, и толпящиеся сокурсники – с восхищением, и кое-кто даже с завистью… Бледненькое, но всё-таки ощущение гармонии времени и места.
Наталье нравилось отражаться в глазах Ивана.
С течением замужней жизни она поняла, что оценила его совершенно правильно. Иван заботился о ней и слов на ветер не бросал. А то, что они были совсем разными, – Наталья принимала философски, запомнив раз и навсегда, что она ведь вообще собиралась остаться одна-одинёшенька. «Да и скажите, пожалуйста, – рассуждала она про себя, – много ли женщин, выходя замуж… м-м… скажем, не совсем по любви, со временем начинают всерьёз любить и ценить свою вторую половину?» Обычно – наоборот! Многие ли могут похвастаться тем, что муж смотрит на них, как на нечто чудесное? Многие ли скажут, что в их семейной жизни практически напрочь отсутствуют ссоры? Ох, немногие! Только те, которым, как Наталье, исключительно, можно сказать, штучно повезло…
И при этом – вот парадокс! – вообще (потому что женское любовное счастье, как и счастье в браке, для Натальи не были одним со счастьем вообще) она чувствовала себя человеком несчастным, и корни её несчастья с течением времени не только не размывались, а, напротив, крепли и уходили всё глубже.
Она не рассказала Ивану подробностей своей работы на складе и, конечно, даже не заикнулась об аменорее. И хотя её частенько мучило чувство вины по поводу скрытых фактов биографии, в собственных глазах Наталья со временем реабилитировалась чувством, которое пришло к ней в браке.
Что же касается Ивана, то он о Натальином скелете не подозревал. Жена всегда – с того первого похода в филармонию – казалась ему существом ясным и безгрешным. Все эти годы ему было легко её любить, ничуть
