же на службу к ним поступать не намерен, ибо там у меня нет никакого положения, и там я не могу им быть полезен. На этом мы очень дружелюбно расстались, и он просил разрешения навещать меня изредка, на что я охотно изъявил согласие. Обо мне не беспокойтесь, материально я себя обеспечил (не обращаясь к помощи русских банкиров) до июля 1919 г. приблизительно. Но мне жаль до слез надежд на возможность вновь пожить с Вами. Мое корыто разбито.
События в России не радуют. Если найдется и для Севера свой «Скоропадский»[179], то это может быть и обеспечит гражданские условия существования, но это даст нам вновь и на какой-то срок чужеземное иго. Немецкое не будет легче татарского. Обнимаю Вас и детей. Целую ручки дорогой Нины Ивановны.
Как всегда всем сердцем
Ваш Гулькевич
30
24/11 V 1918 Доверительно
Дорогие Нина Ивановна и Олаф Иванович,
Вся комната благоухает от чудного венка, лежащего передо мною. Радостные мысли толпятся вспять, и мне чуть ли не кажется, что я опять в Норвегии. Но это только сон, и в действительности я в Стокгольме, несмотря на любимую мою травку. Большое, большое спасибо! Вы мне доставили громаднейшее удовольствие!
Можно Вас просить, дорогой друг, передать нашей Герцогине при случае письмо на имя гостящей будто бы у нее родственницы ее? Простите за беспокойство!
. Здесь случилась большая для меня неприятность, к которой причастна наша Миссия. Один из тех секретарей Миссии, которого я люблю – Васильев, пожелал поиграть на бирже (чего я в принципе не допускаю), отправился в «темную» гостиницу. Там ему была устроена ловушка, он в нее попался и его обокрали. Деньги (и вор, к сожалению) нашлись. Его будут судить, и Васильеву предстоит на суде выступить в качестве потерпевшего (что дипломату неудобно делать и даже возбраняется). Но вместе с вором удалят отсюда всех, кто с ним имел дело и среди них оказывается молодой Жив.[отовский]. Я уверен, в этом не может быть малейшего сомнения, что Жив.[отовский] ничего общего с этой компанией не имеет, но печать трепала их имя и их жаль. Они уже ранее взяли себе квартиру в Копенгагене, но я боюсь, что их туда не пустят. Ведь имеется международное соглашение не пускать [неразб. – ред.]. Отец приходил ко мне, но не застал меня. Завтра, вероятно, зайдет вновь.
Садился писать Вам, чтобы благодарить Вас и дорогую Нину Ивановну и хотел Вам кое-что поведать, но время ухода поезда и некогда писать.
Целую ручки дорогой Нины Ивановны, а Вас и детей обнимаю.
Ваш всем сердцем
Гулькевич
31
8 VI / 26 V 1918 Стокгольм
Дорогой Друг,
Простите, что замедлил ответом на Ваше доброе последнее письмо.
1) Совершенно согласен с вами, что U.[180] не является желательным кандидатом в посланники в Петроград. К счастью, его назначили в Гельсингфорс. Для Петрограда у меня был бы кандидат «первоклассный», но не для нынешнего времени. Тот, который будет отправлен туда ныне, не сможет остаться там, когда с божьей помощью большевиков
Скоропадский Павел Петрович (1873–1945) – окончил Пажеский корпус (1893), служил в гвардии, участник Русско-японской и Первой мировой войн, генерал-лейтенант (1916), генерал-адъютант Николая II, после революции 1917 г. – украинский военный и политический деятель. Опираясь на поддержку германского оккупационного командования и сочувствие офицерских кругов бывшей русской армии, совершил государственный переворот, упразднил Украинскую народную республику, гетман Украины с 29 апреля по 14 декабря 1918 г.
Предположительно здесь упомянут Андреас Урби (норв.:
