пастбища, где прыщами торчали одинокие деревья. Пейзаж обозревали несколько овец, унылых, как погода. В небе тяжко собирался дождь, но так и не отваживался пойти.
Летти мрачнела вместе с тучами над головой.
– Я говорил тебе продолжительно поспать этим утром, – заметил Балур, по-видимому решивший выступить в роли заботливой мамы. – Ты всегда суть не в себе после утренних преступлений.
Она посмотрела на ящера, сидевшего рядом на корточках. Кусты огромного аналеза скрыть не могли. Но укрыться помогала родовая особенность человекоящеров: прекратив двигаться, они тут же делались похожими скорее на тупой предмет вроде пня или булыжника, чем на живое существо.
– Я что-нибудь не то сказала? – огрызнулась Летти. – Или пожаловалась?
– Ты суть дышишь сердито.
– Это что, снова какая-нибудь ерунда про племя?
– Когда ты бываешь сердитая, ты суть дышишь очень пронзительно, – по-прежнему терпеливо и спокойно объяснил Балур. – Я думаю о твоей тенденции сужения ноздрей. Очень вероятно, что это имеет быть связано с твоими постоянными проигрышами в карты. Ты суть даешь слишком много знаков.
– Я сейчас дам тебе знак, куда засунуть свой хвост, понял?
Хорошо знающий напарницу Балур попал в точку. Летти и в самом деле встала слишком рано. С тех пор ее настроение только ухудшалось.
Сваренное Чудой зелье следовало залить в хлеб. Оказалось, что если и есть профессия гаже наемного искателя приключений, так это хренов пекарь. Они встают с самым проклятым рассветом. Нет, даже не с рассветом, а с его гребучей розовой вонью, которая только показывается из-за горизонта, словно пук срамных волосьев на монстре. Они встают, когда петух еще переминается с лапы на лапу и думает сонно, что хрен с ними, ничего не станет, если поваляются еще четверть часа.
Летти искренне порадовалась, что Балур не позволил ей начать карьеру пекаря.
К тому же вставать пришлось гораздо раньше хренова хлебодела. От Брекканского леса до деревни – добрых две лиги. Все предприятие чуть не покатилось в тартарары из-за того, что Летти звучно зевнула во весь рот. Но когда пекарь сонно вломился в кладовку, чтобы выяснить природу шума, Летти уже висела, прилепившись к потолочным балкам, а деревенский болван не сообразил поднять голову.
Когда он отвернулся, Летти спрыгнула, хряснула ему в основание черепа тяжелой дубинкой, разлила молоко на пол, чтобы изобразить, будто бедняга поскользнулся, отравила тесто и была такова.
И не вздремнула после. А теперь Летти собиралась учинить разбой, жалела о потерянном сне и злилась из-за невозможности пожаловаться на жизнь. Угораздило же сделать своим лучшим другом самодовольного ехидного засранца!
Летти вздохнула. Хотеть лучшей жизни одно дело – но попробуй стать достойной такой жизни. Попробуй переделать себя.
Ограбить дракона – и то легче.
Летти наблюдала за солдатами, коровой, встающим солнцем. И проклинала их по очереди.
