В кружке оставалось меньше половины, поэтому можно сказать, что мне повезло. Скрываю свое недоумение и возмущение за очередным притянутым за уши смешком, что-то говорю о том, какая я неосторожная, вытираю юбку салфеткой и вновь возвращаюсь к своим открытиям. По мере поступления новой информации, мое сердцебиение учащается.
– Не может быть, – судорожно произносит Эль. Ее губы дрожат. – Если бы это было правдой, мы бы наверняка знали. Урожай с грядок и полей хранится на складах, в овощехранилище.
– Они бутафорские, – тяжело вздыхает Олдос.
– Что это значит? – спрашивает Виктор.
– Городская овощебаза – единственное место в Стекляшке, спрятанное за стенами из темного стекла. Туда не проникает солнечный свет, и нет доступа обычным людям. А все из-за того, что большую часть времени склады пустуют. Все знают о том, что там хранятся запасы еды для города, которые ежемесячно выдаются жителям по талонам. Но правда в том, что после очередного сбора урожая фрукты, овощи и зерно расфасовываются по мешкам и свозятся в Главный город. И лишь малую часть из того, что мы производим, можем оставить себе.
– Поэтому мы вынуждены жить впроголодь? – возмущенно выпаливаю я. Кажется, довольно громко.
– Ария, тише, – взгляд Олдоса вновь становится строгим, а голос суровым.
Мы оглядываемся по сторонам, и на этот раз я замечаю, что на нас с любопытством смотрят соседи снизу и сбоку. Мой отец подошел к прозрачной стене в нашей квартире и устремил на меня свой взволнованный взгляд. Сердце уже практически вырвалось из груди и упало на пол. Неужели я привлекла внимание? Ненавижу себя за несдержанность, но мое поведение сейчас вполне оправданно, хоть и неуместно. Несколько секунд в моем мозгу длится солнечное затмение, после чего появляются просветы, и я пытаюсь найти выход из сложившейся неловкой ситуации.
Ничего умнее, кроме как громко засмеяться, в голову не приходит. Поэтому открываю рот и хохочу от души, хватаясь руками за живот для пущей убедительности. Моему примеру через мгновение следуют Эль и Виктор. Наш смех настолько заразителен, что волна веселья захлестывает и Олдоса, и соседей, которые все еще пялятся. Ненавижу прозрачные стены. Ненавижу чужие глаза и уши. Ненавижу правду, которую только что узнала. Пытаюсь казаться счастливой, но в то же время ощущаю, как в душе появляются черные пятна.
– Получается, что мы рабы? – тихо говорю я, не убирая поддельной защитной улыбки с лица. Все внутри меня полыхает огнем ужаса. – Они используют наш рабский труд, паразитируя на этом?
– Мы не можем так говорить, Ария, – отвечает Олдос. – Все это делается во благо будущей жизни на земле.
Отчаянно пытаюсь вновь не сорваться на крик и подавляю душащий меня слезливый порыв.
– Нас убивают во имя жизни? – шиплю я. – Все эти казни, все запреты, все ограничения. Все это во благо? Вы и правда так
