друзья присели к круглому бабушкиному столу. Чокнулись. За ними с холстов пристально наблюдали две девушки. Рощин снова наполнил рюмки. Случайно вырвавшиеся, кажущиеся ему правдивыми, слова о другом измерении натолкнули Влада на идею – попробовать объединить девушек на единой картине. Нет, не рисовать нечто многорукое, вроде богини Шивы. И не сажать их рядком на лавочку. А создать совершенно новый стиль письма. Даже не стиль, а нечто большее. Если смотреть на полотно прямо – Наташа, а отойдешь сбоку – Светла. Такая игра цвета и тени. Причем они будут в совершенно разных позах. Одна сидит, другая стоит. Отходишь от картины с Наташей в сторону, не отрывая взгляда и, вдруг, происходит некий зрительный щелчок – на холсте уже Светла! Словно день переходит сразу в ночь и наоборот, а вечера и утреннего рассвета не существует. Рощин не сомневался, что у него получится. Время до отпуска есть…
У Наташи упомянутое другое измерение родило иные ассоциации. Она тихонько тронула задумавшегося друга за плечо:
– Пожалуйста, выслушай меня. Ты знаешь, я обязательно хочу тебе это рассказать, хотя и боюсь взвалить на тебя лишний груз. Но ты должен знать обо мне всё. Полгода назад мы возвращались с мужем домой… Да-да, с мужем, пожалуйста, не перебивай. Начиналась зима: темень, мокрый снег, ветер. Во дворе на нас напали. Случайные грабители. Это мне потом так сказали. Меня несколько раз ударили в живот, я потеряла сознание. Очнулась только в роддоме. Была беременна, и случились преждевременные роды. Мне показали мертвого ребенка, а потом его тельце бросили в железный тазик. Его головка громко стукнулась о металл. Я пыталась кинуться к нему, кричала: «Он ударился! Пустите меня! Пустите!» Меня крепко держали. Сделали какой-то укол. Уже потом, когда вновь пришла в себя, мне сообщили, что мужа зарезали. Насмерть. Меня выписали через день, и в квартиру я вернулась одна. Ходила из угла в угол, не зная, что мне теперь делать. Приходили полицейские, спрашивали про приметы. Никого из бандитов не поймали. Ни тогда, ни потом… С тех пор мне каждую ночь снился один и тот же сон, как из меня достают ребенка и швыряют его в тазик. Все эти картинки и звуки повторяются бесконечно. Я обязательно просыпалась. Вся в холодном поту. Ты знаешь, я по профессии не секретарша – учитель истории. Училка. Но после того ужаса я больше не смогла ходить в школу, общаться с детьми. Да, я ведь не сказала тебе про диагноз-приговор, который мне вынесли спустя неделю. У меня никогда не будет своих детей. Ты должен это знать сейчас, пока не поздно.
Рощин попробовал что-то сказать, но девушка плавным жестом остановила его:
– Послушай еще минутку, прошу тебя. Я говорю это для того, чтобы ты не строил семейные планы со мной. Не могу и не хочу обманывать тебя. Да, я считаю такое обманом. Не желаю однажды принести тебе боль разочарования… Нет-нет, я буду с тобой столько, сколько захочешь. И всегда, когда захочешь меня увидеть. Понимаешь? Рассказала и сразу легко стало, перевалила на тебя. Ты себе не можешь представить, как я тебе благодарна! Ты самый лучший, самый добрый и веселый. Самый искренний. Как только мы подружились с тобой – у меня сразу никаких снов. Сплю как убитая, в хорошем смысле, и ничего не вижу. Ты меня вылечил.
– Ты любила мужа? – вдруг спросил Влад.
– Перед
