повернулся непосредственно к старшему. – Ты объясни мне! Почему повсюду, где опасно или как-то нечисто, или… где можно вляпаться… ты оказываешься тут как тут? Почему? Сперва порочные стихи… потом…
– Я не писал, учтите! И никаких порочных стихов!
– Еще бы! тебя отправляют на юг… на юг, заметь! – что вовсе не так плохо, за тебя хлопочут – почтенные люди – так мысля, что ты образумишься… что слабые надежды, которые ты возбудил в обществе своими юношескими опытами…
Александр улыбнулся.
– Считайте, что не было! И никаких надежд! Все надежды на меня были напрасны!
Он резко отодвинул стул.
– Вы нынче раздражены, papa! Объяснимся после!..
И вышел…
Он прошел к себе в комнату – и прежде всего собрал письма. Последние. – Чтоб не оставлять их здесь, в доме: немного, всего несколько, спрятал их на груди… Потом переоделся в платье для выхода, накинул плащ. Минут через пятнадцать он был уже в седле и ехал в Тригорское…
– Я обеспокоена вами! – сказала Прасковья Александровна, даже как-то неприязненно – почти не взглянув, когда он вошел. – Что там у вас стряслось?..
О том, как именно слухи перекатываются из Михайловское в Тригорское и обратно – можно было только догадываться. Пошел один дворовый по мелкому делу в имение к соседу – и слух готов. Но тут прошло слишком мало времени, и… Хозяйка была одна за столом – девчонки при появлении Александра тотчас рассыпались по комнатам наводить красоту, ибо он застал всех врасплох, в конце завтрака, и все были по-домашнему… Алексис Вульф хотел было утащить его к себе, но мать сказала: – Дай ему отдышаться, – и Алексис не настаивал. (Перо автора почему-то сопротивляется: не хотелось бы раньше времени вводить в действие Вульфа: у него свое место в повествовании, и это место еще впереди. Беда, когда автор исторический начинает слишком зависеть от «правды жизни» – и от того, как все было на самом деле. За столом какое-то время побыла еще младшая девочка – Мария… это могло быть интересно – не забудьте, она – втайне, по-детски – влюблена в Александра, – но здесь опять-таки не время развивать эту линию… придумайте сами – что она могла или хотела сказать, и решим, что она незаметно выскользнула из-за стола и отправилась за старшими сестрами.)
– Хотите кофию? Я велю подать!..
– Нет. Благодарю!..
– А чаю?
– Пожалуй! Только не вчерашнего.
Они улыбнулись – оба одновременно.
– Не дразнитесь! Вам прекрасно известно, что чай в этом доме всегда свежий. Караванный. И хранится в мешках… Нынче это мало кто делает! Я разоряюсь всегда – на эти колониальные товары! – и положила руку ему на руку. Он пригнулся неловко, поцеловал руку. Рука была опять – необыкновенно мягкая и чуточку влажная.
– Ну, сознавайтесь – что там творится у вас!..
– Ничего. Приходит письмо, до меня касающееся… – он вкратце и, перескакивая детали, поведал происшедшее.
Прасковья
