говорят, что он был колдуном?
Мать побледнела и внимательно посмотрела на сына.
– Кто это тебе такое сказал?
– Я случайно услышал, когда с приятелями играл в карты…
Мать помолчала и, подойдя к сыну вплотную, взяла его за плечи и проговорила побелевшими губами:
– Сынок… больше не спрашивай меня о нем. И я тебя умоляю – не играй никогда в карты! Слышишь! Никогда не играй! Никогда!! – каждое следующее слово она произносила все громче и громче, ее руки, до синевы в суставах стискивающие сына, затряслись, и голова Курта стала раскачиваться в такт выкрикиваниям матери.
Курт испугался.
– Ладно, мутти… не буду больше расспрашивать тебя… Успокойся, пожалуйста! – он увидел, как глаза матери стремительно наливаются слезами.
– А играть не станешь? – всхлипнув, спросила мать.
– Да…, наверное, – неуверенно произнес юноша.
– Я тебя заклинаю! Умоляю всеми святыми! О, Боже! Пресвятая Мария! Услышь меня и вразуми моего отрока! Я знаю, – она остановилась, помолчала и как-то обреченно добавила. – Недолго мне осталось… недолго.
– Ну что ты, что?! – сын обнял мать, уткнувшись носом в так знакомо пахнувшие волосы. – Ты еще долго проживешь, я знаю!
Мать немного отодвинулась назад и, обхватив ладонями лицо Курта, посмотрела ему в глаза:
– Спасибо, и я надеюсь. Слава Всевышнему, как-то сумели мы прожить без отца столько лет, и ты уже почти взрослый. Но если что… – она отвернула свой взгляд в сторону, – ты будь готов к еще более тяжким испытаниям. Понимаешь меня?
– Да мутти, – ответил сын, – понимаю, не маленький уже.
Но Курт не предполагал, что это время наступит так быстро.
Через несколько месяцев, вернувшись в полночь с хмельной пирушки, где он распевал в полуподвале пивной с друзьями старинные песни Саксонии, он по привычке хотел, было тихо проскользнуть в свою комнату, как вдруг услышал странный звук, донесшийся из спальни матери. Курт остановился, замер и прислушался. Тихо. Он сделал шаг в направлении своей двери, как звук повторился. Юноша повернулся и подошел к покоям матери. Хриплый, неузнаваемый звук человеческого голоса донесся до него сквозь массивную дубовую дверь.
– Ккуууурттт… – звуки как будто наслаивались один на другой, образуя его имя зловещими звуками зимней метели. Он резко дернул тяжелую дверь и вошел в полумрак. Мать, мертвенно бледная, лежала на кровати, скрестив руки на груди. Взгляд ее был устремлен куда-то вверх, под высокий, с деревянными балками, потолок, как будто она разглядывала что-то там, силясь прошептать слова пересохшими губами. Курт бросился к кровати и, став на одно колено, схватил мать за руки:
– Что с тобою, мутти? – со страхом прошептал он.
Вебер никогда не видел свою мать такой испуганной. Глаза ее почти наполовину вылезли из орбит, и в них застыл непередаваемый ужас. Курт поднял голову в направлении взгляда матери. Темно.
