«А вот и я, дя-а Коля…» Да знаю, не скажет он теперь этого и не объявится.
А дни-то все холодеют и холодеют, и душа тоже, и туманы густеют, и всё ниже и ниже хмурое, осеннее небо, и ниоткуда мой племяшок уже не объявится. Нет его на белом свете и никогда не будет. Эх! Шурка, Шурка! Племяшок ты мой родной! Душа-человек!.. За что же тебя бесследно втоптали в чужую землю? Ведь молоденький был, совсем парнишка. Это почему до сей поры наших мужиков все гонят и гонят в чужие земли на убой, как скотину?.. Кто хоть за это ответит? Наверное, никто. Господи! Как тоскливо и горько на сердце от одолевшей безысходности в глубокой старости! Моя душа и глаза мои пустеют от такой жизни, и ни на что глядеть не хочется…
Жуть
«Берегите природу – и спасёте себя».
В ту давнюю пору дорога до заветного озера, где мне полюбилось рыбачить сетями, была скверной, если не сказать резче, поскольку про наши дороги и дураков и раньше писалось, то к сказанному нечего добавить. Об этом и говорили счастливчики, сумевшие преодолеть этот мучительный путь. Добраться туда можно было только на «УАЗике» или другой вездеходной технике, оттого и вездесущих рыбаков там много никогда не бывало. Это было спасением для всякой живности на озере, а хорошая дорога к нему – её гибелью.
Отрадная была для меня пора – в тишине и без чужого догляда заниматься любимым делом, никому не мешая, и мне никто не мешал. Нынче уже не найдёшь неподалеку от города такое озеро, богатое всякой рыбой и дичью.
С радостным волнением от такого приволья ранним весенним утром я и проверял свои сети, поставленные с вечера. На озере благодатная тишина, а над его зеркальной поверхностью островками клубится туман, редеющий под алыми лучами всходящего солнца. Ближе к берегу, на воде, все чаще и чаще появляются расходящиеся круги, будто скорый дождичек крупными каплями с неба зачастил. Нет, это не дождичек прошёлся над озером, а карась поднялся на кормёжку за мошкой, клубящейся над поверхностью воды. Только успевай, рыбак, ловить своё рыбацкое счастье. Скоро оно кончится, как всё в этой жизни когда-нибудь кончается. Такое чудное утро остаётся в памяти надолго, иногда на всю жизнь – как мне это утро запомнилось, но с горестным воспоминанием.
Признаюсь, утомительно было проверять сети, поставленные на мелководье, недалеко от берега, заросшего густым желтеющим камышом, а ближе к берегу торчал чёрный кочкарник, покрытый сверху шапками поникшей осоки. Что и говорить, грязноватый, неприглядный пейзаж после схода снега и талой воды. Да, ведь самая лихая пора подоспела для рыбы на мелководье после долгого её зимования в темноте под толстым льдом. А для всякой дичи, вернувшейся в родные места, – земной рай, который оглашало непрестанное птичье разноголосье.
Тут я и увидел его – вдруг, чуть позади меня, что-то тяжёлое плюхнулось об воду. Обернулся и от изумления замер. У кромки старого камыша, метрах в пятидесяти, настороженно сидел белый лебедь во всей своей красе, той самой, которой его щедро одарила
