оком с высот Олимпа, скрываясь за облаком, следит за Медузой дочь Зевса, сама Афина Паллада. Юна она. Родилась недавно, и не от богини, как все боги, а от самого Зевса Кронида. Из черепа, из вместилища разума, вышла она в боевых доспехах и с копьем в руке.
Кто отважнее ее на Олимпе? Никто. Даже бог войны – свирепый Арей уступает ей в мощи. Ну и глуп Арей!
Кто мудрее ее на Олимпе? Никто.
Не Метида ли, Мысль, зародила ее? Беременной проглотил Метиду лукавый Зевс: в муху обернулась Метида, чтобы поверил Зевс, что великим и малым может стать мысль. И стал материнский плод созревать в разуме отца. Наступили роды – тяжелые роды. Даже мировластителю нелегко рожать дитя Мысли. Долго мучился Зевс-роженица. Не выходит плод. Не пробиться самой к свету дочери Мысли. Крепок сосуд разума – череп властителя Зевса. И по зову Зевса приступил к Зевсу Прометей-Промыслитель. Поднял алмазный молот титан, проломил в черепе бога выход для плода – и вышла на свет Афина Паллада, дитя Мысли.
Кто же ей равен? Никто. Нет властительнее, нет мудрее, нет и прекраснее ее среди бессмертных. Но вот одна – там над волнами при девах-лебедях вольно резвится: гордая, мощная, властная дева невиданной красоты – непокорная титанида.
Будто нет на Олимпе богов и богинь, победителей и властителей мира! О мятежное племя Урана, семя Форкидово! Что любуется Гелий на золотые вихри волос? Почему никто из богов не сломил ее титанову прыть? Да неужели волосы дикой Медузы прекраснее кудрей Пал лады? Не помериться ли силою с ней: в быстром полете, в мощи удара, в дальнем прыжке, в замысле тайном?.. Да смеет ли кто превзойти властителей мира, будь он даже трижды бессмертным! Нет, проста ты душой, титанида. Не у тебя на плече сова мудрости.
Улыбнулась коварно Паллада, отвела в сторону облако. Скользнула с неба и встала над морем на той высоте, где только Зевесов орел летает. Стоит, играя копьем, из руки в руку его перебрасывая, – закинет копье до самой солнечной дороги и словит на лету верной десницей, когда копье летит обратно с неба на землю. Только свист, и звон, и гуд в воздухе, словно тысячи копий метнули тысячи рук.
Засинели глаза у Медузы – так засинели, будто море, и небо, и все чуда морские вошли в эти глаза и разлились в них синим пламенем.
Нависала над морем скала – не скала, а гора. Все думала упасть, века думала – и не упала. А упала бы – был бы каменный остров на море. Разбежалась Медуза, смахнула ладонью скалу – и как не было. Не долетела еще скала до гребня волны, как метнула ее титанида ударом ноги до Кронидовой тучи, под самые ноги Пал лады. И засмеялась Медуза, так засмеялась, что все море утопила в смехе, и узнало море, что и на него есть потоп; засмеялась в глаза дочери Зевса, не прикрыв лица золотым крылом.
Изумилось море, изумилось впервые до самого дна. И взмыл из морской глубины черногривым конем сам властитель вод – потрясатель земли Посейдон. Взмыл и увидел Медузу во всей ее девичьей красоте, а над нею в небе – дочь Зевса. Ударила гневно копьем во взлетевший камень Паллада. Расколола
