тоже анестезиолог», – сказал я.
«Я понял», – ответил он.
«Чем вы меня угостите на этот раз?» – спросил я.
«Тем же, что и всех остальных», – ответил он.
Я сообразил, что он имеет в виду пропофол. Этот анальгетик предпочитают чаще всего, потому что он погружает пациента в глубокий сон. Этот гипнотик короткого действия получил шуточное название «молоко амнезии», причем не только за свой молочный цвет в готовой инъекционной форме, но и потому, что вызывает состояние, когда человек ничего не помнит о том, что происходило во время операции. Поскольку пропофол не является обезболивающим, его мешают с фентанилом – мощным анальгетиком, и тот заглушает мучительную боль, которой сопровождается эта «грязная» операция.
Смесь анестезирующих препаратов была единственным положительным моментом моих размышлений на операционном столе. Эта смесь погружает человека в бессознательное состояние, похожее на смертный сон, потому что в это время пациент ничего не знает, ничего не помнит, ничего не чувствует. Именно этого я и хотел. Это была седьмая по счету операция. После операций наступали периоды боли и страданий, потому что ткань опять зарубцовывалась, и меня унижали хирургические манипуляции в такой деликатной области. Мне казалось злой насмешкой, что только одна операция была связана с онкологией – удаление предстательной железы. Последующие четыре раза хирурги выскабливали уретру.
«Как несправедлива жизнь!» – думал я и наблюдал, как медсестры подвозят лоток со сверкающими хирургическими инструментами. Я лежал под тонкой простыней, и на меня дул прохладный воздушный поток из кондиционера в операционной. По телу пробежала дрожь, но это был никакой не озноб. Это был страх перед неизвестностью. Я видел его много раз у пациентов перед операцией на сердце, когда стоял во главе операционного стола и рассчитывал правильную дозу. Иногда люди плакали и спрашивали: «Нужна ли мне эта операция?» Другие спрашивали о своих шансах на выживание после операции. Один старик плакал и звал свою мать, которая давно умерла. Другие молились и не всегда про себя.
В этот день я не сделал ничего из вышеперечисленного. Я был стоек и хладнокровен, как только мог, потому что верил в профессоров, которые меня учили: «Врач всегда должен быть совершенно спокоен в операционной. Если он потеряет мужество, запаникуют все остальные».
«Как быть врачу, если он – пациент? – недоумевал я. – Как быть врачу, когда он сам лежит на операционном столе под ножом?»
Надо мной склонился хирург. «Вы готовы?» – спросил он и махнул рукой анестезиологу. Но я заснул прежде, чем смог дать ответ.
Глава 3
В полете
Это конец? Операция закончилась?
Я нисколько не сомневался, что медленно возношусь вверх, как на эскалаторе. У меня засосало под ложечкой – так бывает, когда стремительный лифт возносит тебя на пятнадцатый этаж небоскреба, а слабые перегрузки
