это было?
– Нечего. Я потерял два злотых. Ну и что? Я не обеднею, а мерзавцем меня и так назвали.
Я был в трех местах и должен был трем компаниям слушателей рассказать про этот случай.
Я просто не мог иначе. Должен был.
Коллега или двое коллег с Дзельной, не без участия дамы-коллеги не с Дзельной донесли на меня в Совет или Палату здравоохранения[85], что я скрываю случаи тифа. Сокрытие каждого случая влечет за собой смертный приговор!
Ну и что?
Я был в Министерстве здравоохранения, как-то все удалось замять и на будущее согласовать. Я написал два письма в два ведомства. В одно – что обещаю, а обещаний не сдерживаю. Во второе ведомство я заслал вопрос, что они собираются делать со мной и моим новым филиалом на Дзельной.
Письма любезными не были. Нет, уж любезными они точно не были. Но разве можно меня с легким сердцем назвать мерзавцем?
Знаю, знаю: фамилия моей коллеги – Брауде-Хеллерова, а не Бройгес-Холерова.
Но ежели она на меня бройгес[86], а для больничного дела – чума-проказа-холера, и я только это последнее словечко написал, то почему я – мерзавец?
Чего от меня требуют?
Купчиха, которой покупательница высказала претензии, ответила:
– Моя пани, это не товар, и это не магазин, и вы не клиентка, и я не купчиха. Ни я вам не продаю, ни вы мне не платите, потому что эти фантики – не деньги. Вы не тратите, и я не зарабатываю. Кому сегодня мошенничать и зачем? Просто что-то же надо делать. А?
Дали бы мне требник – я бы мессу как-нибудь справил.
Но я не смог бы читать проповедь пастве с нарукавными повязками. Я давился бы фразами, читал бы в их взглядах вопрос:
«Так что творится-то? И что дальше?»
Язык бы у меня отнялся насмерть.
Слиска, Панска, Марианьска, Комитетова. Воспоминания, воспоминания, воспоминания.
Каждый дом, каждый двор. Сюда я ходил за полтинник, в основном ночами.
За дневные консультации у богатых и на богатых улицах я требую платить по три и пять рублей.
Наглость: брать столько же, сколько Андерс, больше Крамштыка, Бончкевича[87] – профессорские гонорары. Я, городской врач, мальчик на побегушках, золушка клиники Берсонов.
Такой толстый том воспоминаний.
У врачей-евреев не было практики среди христиан – только выдающиеся жители основных улиц. И даже про этих говорили с гордостью.
– Сегодня у меня визит к квартальному, к владельцу ресторана, к сторожу в банке и учителю прогимназии на Новолипках, у почтмейстера.
Это уже было нечто.
А мне звонят, хотя уже и не каждый день:
– Пан доктор, пани графиня Тарновская просит к телефону. Прокурор Судебной палаты. Директорша Сонгайлло. Адвокат Маковский, Шишковский.
На огрызке листка записываю адрес. Спрашиваю:
– А нельзя завтра? После клиники, в час дня. Какая температура? Можно дать яичко.
А один раз
Подразделением Еврейского совета был Отдел здравоохранения, которому подчинялись и Санитарные колонны. С сентября 1941 г. при Отделе действовал возглавляемый профессором Людвиком Гиршфельдом Центральный совет здравоохранения (ранее Комиссия здравоохранения при Врачебной палате, улица Лешно, 3), созданный по причине эпидемиологической угрозы, в числе его членов была и доктор Брауде-Хеллерова.
Злобная (
Варшавские педиатры, также организаторы врачебных союзов, общественники: Людвик Андерс (1845–1920), основатель журнала «Обзор педиатрии» (
