для отправки в лагерь.
Французы (в центре) и русские, работавшие на огороде.
В русской команде, помимо солдат кадрового состава со средним образованием, были пожилые люди, попавшие в плен из ополчения при выполнении оборонительных работ, актер киевского театра, агроном. Все они в меру своих знаний общались с французскими коллегами, ведя разговоры на разные темы. Часто спорили где лучше: в России или во Франции, кто победит в этой войне и т. п.
Осенью 42 года, перебирая морковь вместе с французами, я услышал разговор между ними о Сталинграде, который по их словам, вот-вот должен пасть под напором немецких войск. Я вступил в разговор, заявив что Сталинград немцы не возьмут. Внутренне я был убежден в победе Советского Союза над Германией и считал, что рано или поздно должен произойти перелом в событиях на фронтах, а где, как не в Сталинграде?
Французы со мной не согласились, и я предложил им заключить пари. Проигравшая сторона расплачивается английскими сигаретами «Камэл», которые выполняли роль валюты в лагере. Пари было заключено.
В феврале или марте 1943 французы с радостью сообщили мне, что пари они проиграли, и вместе с сигаретами, вручили мне газету «Volkischer Beobachter», в которой на первой странице в траурной рамке была напечатана статья «Stalingrad ruft zum tat» (Сталинград зовет к действию). В газете очень объективно были изложены последствия проигранного сражения за город.
С этого времени французы стали относиться ко мне с уважением, часто помогали продуктами.
Я подружился с Команяком, который возглавил команды. Он находился в особом положении: жил в бараке, где зимой на деревянных нарах хранился собранный урожай лука и выращивались грибы – шампиньоны. Иногда, набив ящик из-под посылки каким-либо из этих продуктов, он передавал его мне. Помимо этого снабжал картошкой. У себя в бараке я имел возможность приготовить эти продукты. Часть из них передавал знакомым врачам. О них расскажу позже.
В 1943 году меня в составе 23 советских военнопленных вызвали на комиссию в составе пяти человек: офицера войск СС, двух гражданских представителей расового института из Берлина, переводчика и некоего Фальковского украинца, представлявшего лагерную общественность. Целью работы комиссии являлось установление нашей принадлежности к еврейской расе. Состоялся Сталинград. И если раньше достаточно было простого доноса, чтобы человека изъяли из общей массы пленных и отправили куда-нибудь в Майданек или Освенцим, то теперь, как видите, необходимо было подтверждение комиссии.
На комиссию вызывали по одному. Гражданские специалисты, внимательно осмотрев меня, вернее мою голову, заявили: «Er ist ein Jude». Я возразил, не ожидая перевода. Несколько минут длился разговор на одну и ту же тему, по их мнению я еврей, а я твердил, что русский. Как доказательство, они обвинили меня в присвоении типичной русской фамилии – Попов. Я ответил, что эту фамилию ношу с самого детства. «Чем можешь подтвердить это?
