и покрытых лаком и других поделок, он нередко вступал в споры с владельцем этой мастерской, членом нацистской партии. В одном из разговоров он буквально заявил: «в Германии был один порядочный немец, да и тот сбежал в Англию» – это был Рудольф. Гесс. О цели полета Гесса мы в то время ничего не знали и считали, коль скоро улетел из Германии – значит не поладил с Гитлером.
Ю. Макаренко, такова была фамилия этого человека, сам рассказал мне об этом разговоре. После его, вместе с небольшой группой, отправили из лагеря на работы. С места работы он, с двумя коллегами, сбежал. Их поймали. Его коллег привезли в наш лагерь, а о его судьбе ничего не известно.
Только спустя более полувека из опубликованной биографии Черчиля, для меня стала известна истинная причина полета Гесса – в начале 1941 года, приняв решение о нападении на Советский Союз Гитлер решил заключить мир с Англией. Будучи уверен, что Черчиль на это не пойдет, он искал связи с оппозиционными ему высокопоставленными кругами в Лондоне, выступавшими против продолжения войны. С представителем этой «партии мира» герцогом Гамильтоном Гесс имел переписку. Прорабатывался вопрос о полете Гесса в Великобританию для встречи с ним. Предполагалось, что результатом такой встречи мог стать переворот в Великобритании и достижение мира на условиях раздела зон влияния между Германией и Англией.
Однако Гесс не знал, что его контакты с Гамильтоном с самого начала были под контролем британской разведки и лично Черчиля. Действия Гесса направлялись Гитлером. Таким образом, Гесса заманили в Англию, где и арестовали. Гитлер назвал его сумасшедшим и снял его со всех постов. Материалы допроса Гесса до сего времени засекречены. Гесс всю свою жизнь провел в тюрьме.
В русском блоке лагеря, рядом с нашим бараком, в таком же помещении, немцы организовали больницу. Называлась она «Ревир». Заболевшего могли положить в эту больницу и там, в течение некоторого времени, лечили. По оснащению ревир не был похож на больницу – это был обыкновенный барак с теми же койками с бумажными матрацами, без простыней и одеял. Перевязки ран и другие процедуры проводились в комнате с кирпичными (неоштукатуренными) стенами.
Обслуживали ревир несколько русских врачей, а также младший медицинский персонал. Что касается врачей, то это были первоклассные специалисты. С двоими из них я был в дружеских отношениях, несмотря на большую разницу между нами в возрасте. Один Афиногенов, хирург из Саратова, лет 45-и (после войны я разыскал его в Саратовской больнице, он готовился к операции по удалению опухоли на желудке), второй – Боборыкин, во время войны занимал должность заместителя командира 2-й Ударной армии по санитарной службе. Этой армией командовал известный генерал Власов.
В летний период я часто делился с ними овощами с огорода. В течение целого года был передаточным звеном между английским сержантом Лоу и Боборыкиным, исполнявшим роль руководителя больницы.
С английским сержантом я познакомился в лагере.
