наконец, прекратили сниться сны о кровожадном Баксике.
5
Не тут-то было.
Трясогузки напоминали простолюдинов, вселившихся во дворец. Привычки делать все тяп-ляп, безалаберность, повседневная болтовня. Они носились какими-то рывками, нырками, и в головах у них был полный сумбур вместо музыки.
Птенцы начали выпадать из гнезда.
Мамаша подлетала, чирикала для галочки, и тут же забывала о выпавшем.
Куда эти птенцы пропадали – неизвестно. Скорее, Баксик похаживал в ожидании.
Однажды такой птенец (а было холодно в июне, так холодно и сыро!) доковылял каким-то образом дальше колодца, почти до канавы с водой, откуда хозяин насосом поливал огород и сад.
Там его обнаружила хозяйка и принесла в теплый дом на фанерке.
Она постелила ему старую простыню, которую давно рвали на тряпки, сделав из нее гнездо, похожее на чалму или предсмертную постель. Да.
Потому что птенец даже прикрыл глаза от наслаждения. Еще он вытянул одну ногу, закинул голову…
Нет, это же надо хотя бы умирать давать людям в тепле и уюте, если такой жизни не достается!
И птенец затих.
6
Это все крутилось у хозяйки, пока она провожала взглядом шмеля.
Было там еще о вороне, таскавшей мыло из-под крыши Парфенона, от рукомойника.
А грешили на сорок.
Но нет.
Хозяйка видела, как ворона становится на полочку и, вытягиваясь во весь свой полуметровый рост, склевывает мыло из мыльницы.
Хозяин опустил полочку сантиметров на тридцать.
И что же?
Ворона садилась на край крыши и исполняла почти цирковой номер, заводя голову вниз дальше хвоста и склевывая мыло.
Единственное недоумение, оставшееся от этих событий, – почему мыло?
7
Хозяйка воевала и с водяными крысами, которые ели корни яблонь и груш. Они бегали по участку под землей так же легко и быстро, как мыши по стенам.
Нога иногда вдруг уходила в их тоннели.
Ей советовали в газетах посадить чернокорень, запах которого крысы не переносят.
Чернокорень взялся расти дружно.
Но пока еще не вырос, хозяйка из золы нацедила пережженных гвоздей и натыкала их вокруг деревьев.
Хозяин очень смеялся.
Ему крысы казались значительно более ловкими и хитрыми. Даже похитрее ворон.
Не говоря о декоративных ласточках или безродных трясогузках.
Она была…
Она была такая…
И руки, и плечи, и стремительный позвоночник, готовый вдруг изогнуться, чтобы глаза изучили сосновую веточку, и мгновенно выпрямиться для дальнего долгого взгляда – как бы сторожевой башней, – и изломаться в лени, разветвиться в закинутых за голову руках… Она была такая.
Животное, которое чувствует то, что его
