одного, ребенок другого. И чем больше в нем проявляется отдельная личность, тем хуже он играет необходимую для мамы роль – обожания, любви, нежности.
Так происходило с Инной. В два-три года подросший мальчишка начал проявлять характерные в его возрасте капризы, протесты и требования. Для мамы это значило одно: злится – значит не любит. Поведение сына снова и снова заставляло ее чувствовать себя ненужной. В ответ у нее возникала защитная холодность, нежелание иметь с ним дело. Она раздражалась от его выходок, прикрикивала. Ребенок, вместо того чтобы ощутить родительскую твердость, спотыкался о мягкость, неуверенность или холодность, раздражение, и его поведение ухудшалось еще больше.
«Ты заставляешь меня почувствовать себя плохой, и это невыносимо для меня»
Бывает и так, что раздражение невозможно связать с какой-то конкретной болевой точкой, пережитой раной, однако оно все же настораживает по своей силе и неадекватности реакции. И тогда, задавая себе вопрос, с чем оно связано, можно прийти к интересным открытиям.
Дело в том, что ребенок своим поведением может повергать маму в такое состояние, которое само по себе причиняет боль, бьет по самооценке, является невыносимым. Это происходит, например, когда он ведет себя плохо, устраивает истерики или не слушает маму (в силу разных причин).
Ребенок может так выражать свое недовольство, усталость, плохое самочувствие, но для мамы это значит одно: она плохая, она не справляется. Мама воспринимает все эти проявления на свой счет и соприкасается со своей беспросветной «плохостью». Если же ее потребность в признании, в одобрении не удовлетворена, то выдерживать собственную неидеальность для нее будет слишком сложной, непосильной задачей.
И тогда, с целью освободиться от этого неприятного чувства, она начинает делать то, что, на ее взгляд, делают хорошие мамы: становится слишком мягкой и нежной или, наоборот, строгой и подавляющей.
Эта стратегия может еще больше ухудшить ситуацию и поведение ребенка, ведь мама опирается не на анализ происходящего с ребенком и его потребностей именно сейчас, а на свои абстрактные представления о том, как ведут себя «хорошие».
Таким образом, она делает все, чтобы удовлетворить свою потребность быть хорошей, вернуть себе этот образ и снять тревогу. Но в результате этих действий она находится не в контакте со своим реальным ребенком и, увы, не может быть живой, чувствующей, чуткой…
На наше восприятие ребенка влияет все богатство и уникальность того опыта, который мы пережили в прошлом. Однако иногда этот опыт играет с нами злую шутку: искажает восприятие своего ребенка самым причудливым образом. И тогда мы видим в нем не того, кем он является на самом деле, а интерпретируем его поведение в зависимости от болевых точек, которые хранятся в нашем подсознании. Воздействуя на них, ребенок вызывает безумное раздражение. Задача последнего – обратить наше внимание на неудовлетворенные потребности. Игнорируя
