пруда блики и очертания. Энки сунул руку внутрь, но тотчас понял, что просто они в затенённой комнате.
Их окружила полутьма, так было сфокусировано изображение. И только сами они были окружены светом, на лицах брата и сестры остался домашний свет Эриду.
Он выдернул руку и, нахмурившись, спросил Нин взглядом – это что ещё?
Третий неизвестный голос кого-то у стены обратился к ним и сделал официальное сообщение «для членов семьи».
Тем не менее, толку от сообщения было чуть: всё им повторили, что они слышали раньше. За исключением того, что неизвестный у стены употребил слово «экстрадиция».
Нин мысленно застонала от унижения – как будто речь шла о маньяке или крёстном отце. Энки только усмехнулся без выражения, но она видела, что ему очень больно. Себе она не позволила даже бровью двинуть, прекрасно понимая, что связь налажена из той самой службы безопасности, которую называли личной службой Ану.
Нин было мучительно стыдно, что им с братом приходится волей-неволей терпеть затемнённую комнату и анонимность информатора, в то время, как они – тараканы на свету.
Нин вздёрнула подбородок и надменно смотрела прямо на тень у стены.
Энки не озаботился своим выражением лица, он сжал кулак правой руки и методично вколачивал его в ладонь левой. Нин заметила, что повязка над локтем пропиталась кровью. Это показалось ей символичным и страшным. Она то и дело скашивалась на мерно ударяющий кулак Энки.
Внезапно тень умолкла. Воздух онемел. Тень, очевидно, ждала вопросов или ещё чего-то, но брат и сестра арестованного молчали. Только кулак Энки вбивал в ладонь неподатливый кривой гвоздь.
Так змеилось хвостатое молчание. Тень кашлянула – или им показалось? И уже откровенно накручивала минуты, вытягивая остатки чувства достоинства и обрывки истрёпанных нервов.
Эта игра в молчанку никогда не забудется, сказала себе Нин. Сколько буду жить, буду помнить, как мы ждали, мучаясь мыслями об Энлиле. Как мне было страшно. И свет в нашей переговорке, которым нас словно поймали. Она балансировала на грани истерики, но по-прежнему высокомерно и спокойно смотрела в тёмную пустоту.
Энки, которому подобала скандальная выходка, также стерёг удушливую паузу.
– Агент!
И он осёкся. Слабый голос его растаял в пустыне.
Пепельноволосый одним пыхом обернулся, и – редактор мог поклясться, несмотря на адское освещение, – неуверенно остановился. Это было нелепо. Неуверенность никак не соотносилась с пепельноволосым.
Но это могло показаться. Здесь вообще всё происходит так быстро, так быстро… Редактор взял клятву обратно с удовольствием. Пепельноволосый был приятен ему, как образ властной молодости.
Солнце, – или как его величают по-тутошнему, – закрасилось шальным облачком. Редактор, пытаясь привыкнуть к внезапно павшей на глаза тени, краем мысли уловил, что пепельноволосый опускает какую-то штуку и прячет
