А Нин злится. Но она гений, ей можно.
Командор кивнул.
– Поговорим после, у нас такая радость. – Откровенно закрывая тему, сказал он.
Энки, отменив важную реплику, подхватил:
– Предки ввалятся, как куча драгоценного помёта тех редких попугаев.
– Да, это событие ждёт нас и предков.
– Дед, натурально, выбирает охрану. Сплошь, наверное, выпускники балетных школ.
– Не северонибирийские ведь партизаны. Полагаю.
– Не они.
Энлиль начал талдычить, что «они» разрабатывают уйму процедурных вопросов, но Энки вдруг так сильно изменился в лице, что Энлиль замолчал.
– Если они обрежут монету… это коснётся того, что делает Нин?
Командор с холодным любопытством посмотрел и подтвердил:
– Ага.
– И ты вот так спокойно… но это же…
– Меня именно вот это мало пугает и, пожалуй, даже радует.
– Но это жизнь, это её жизнь… эти эксперименты…
– О чём вы? – Окликнула Нин из комнаты. – Слышу своё имя.
– Ни о чём. Об обрезании.
– Говори громче!
– Энлиль сильно интересуется, – заглядывая своими бесчувственными глазами в добрые непрозрачные глаза командора, изо всех сил проговорил Энки, – обрезкой калины. Хочет шариков себе, м-да, вот этаких.
И Энки, не глядя, сунул руку за спину.
Нин удивлённо выглянула в полувдетом платье и сразу надула губы – развлекается, дрянь такая, и врёт при этом. Врут оба. Она исчезла, не дослушав грубую ахинею Энки насчёт того, как командор обзаведётся шариками. И как будет радоваться.
– Ты сам ей скажешь.
– Что? Что?
– Ты глухой, что ли? И прямо сейчас.
– Я не хочу её волновать. Ей нельзя… она ставит эксперимент и…
Да он сам волнуется, сказал себе наблюдательный, как синичка, командор. Ишь, большие пальцы за ремень пытается засунуть. С чего бы такая деликатность?
– С чего бы такая деликатность?
Энки опять хотел заорать «Что?», но сдержался.
– О чём вы говорили?
Она вынырнула под венками, бульдонеж приветствовал хозяйку.
Энлиль под взглядом Энки сжалился.
– О безобразной погоде.
Нин попыталась было заморозить их взглядом, – уж коли о погоде, но передумала.
– Выйдем на свободу, братва. Пройдёмся, я должна Иштар сказать кое-что по поводу мебели и музыки для Персикового Пира.
Энлиль любовался. Вдруг спросил:
– Это какое платье по счёту?
Нин непонимающе посмотрела.
– Обычно, – пояснил брат, – ты натягиваешь первое попавшееся с закрытыми глазами за сорок эридианских секунд. Ты сама говорила.
– Какое ж это платье? Это – джемпер и штанцы. – (Энки).
– А ты, –
