а между бастионами высокий частокол.
– Ого! Так цитадель ваша, стало быть, совсем неприступна, – успокоенным тоном сказал Лукашка. – А город теперь разве не защищен?
– Защищен. Прежнего вала кругом хотя уже и нет, но взамен того с разных сторон возведены четыре наружных редута.
– Это что же такое?
– Редуты – полевые укрепления.
– Да тут на плане их что-то не видно.
– Попасть сюда, на старый план, они и не могли, потому что выстроены после. Один, самый сильный, редут вот здесь, на противоположном берегу Невы, под Смольной, остальные три на этом берегу, примерно вот тут, тут и тут… Впрочем, что же это я заболтался с вами! Ведь нам с господином маркизом надо еще на псарню. Неужели кабриолет еще не подан?
Фон Конов быстрыми шагами вышел.
– Ну, сударь, теперь уходи-ка тоже с Богом! – заторопил Лукашка своего господина.
– Тебе-то что?
– Уходи, уходи. А не то он план свой отберет сейчас опять.
– А ты копию снять хочешь?
– Копию не копию, а смастерить по нем свой собственный планчик.
– Ну, этого я не допущу: милого майора моего я настолько заэстимовал…
– Эстимы твои при тебе и будут. Ты веди свою линию, а я свою.
– Забил себе в башку – и никаким колом не вышибешь! – притворно рассердился Иван Петрович, который втайне, однако, не мог не сочувствовать патриотическому замыслу калмыка. – Я всячески омываю руце в неповинных!
– Само собою: ни ты, ни майор за меня не ответчики.
– Не забудь только дверь-то на ключ замкнуть.
– А уж об этом, батюшка, не печалься. Мне дай только на воз сесть, а ноги то я и сам подберу.
Глава седьмая
…Могучая рука Спустила тетиву – и, сделав два прыжка, Чудовищный олень без стона повалился.
Эй! улю-лю, родимые: Эй! улю-лю, ату!
На старинной шведской карте конца XVII века в местности, занимаемой в наше время Петербургом и его окрестностями, показано до сорока поселений. Но поселения эти – в большинстве одинокие дворянские мызы или убогие маленькие деревушки – терялись по всему необъятному пространству нынешней столицы и раскинувшихся кругом дачных мест среди векового, почти нетронутого еще бора и болотистых тундр.
Мыза фон Конова стояла, как уже знают читатели, на видном месте – на теперешней Воскресенской набережной. Покойный отец майора, а затем и он сам постепенно расширили свое основное имение покупкою прилегающих участков, так что ко времени нашего рассказа владения майора простирались вниз по течению Невы вплоть до нынешней пристани петербургских пароходов в конце Английской набережной. Но если разведенный около господской мызы обширный парк мало чем отличался от европейских парков, то сейчас за парком начиналась изрядная глушь и топь, сквозь которую в иных местах не только в кабриолете, но и верхом
