но не вмешался, хотя и страдал, слушая жестокие слова Анатолия. Муся уцепилась за Митю, как за спасательный круг, – обняла и заплакала, уткнувшись прямо ему в грудь, где под пропотевшей майкой тяжело бухало сердце.
– Ну ладно, ладно. Не плачь ты так. Все поправимо.
– Ты тоже?.. Ты тоже ду… думаешь, я зря… зря не уехала?
– Да.
– Я плохо поступила, да?
– Просто ужасно.
– Ты меня теперь ненавидишь? – Муся подняла залитое слезами лицо.
Митя кивнул:
– Обязательно.
– Нет, ну правда?
Митя улыбнулся, и вдруг Муся, которая всю жизнь вертела им как хотела, окончательно поняла: он – главный. И все теперь зависит от того, что сейчас скажет Митя. Она вся обратилась в слух, а Митя внимательно рассмотрел ее, покачал головой и сказал:
– Ты поступила чудовищно, и вообще ты самая вредная и противная девчонка из всех, кого я знаю, но я почему-то все равно тебя люблю. И когда ты станешь моей женой – а ты обязательно ею станешь! – я не позволю тебе выкидывать подобные фортели. Поняла?
– Поняла, – радостно сказала Муся и кивнула несколько раз, чтобы показать ему, как хорошо она поняла. – Как ты скажешь, так и будет. Я буду слушаться тебя, правда.
Муся поднялась на цыпочки, Митя наклонился, и они поцеловались – совсем не так, как на сеновале. Не чувственное влечение двигало обоими, а некое странное, изредка вспыхивавшее между ними сияние, попадая в которое и Муся, и Митя ощущали удивительную близость, словно открывалась таинственная дверь, до того не пускавшая их друг к другу. Вот и сейчас – дверь открылась, и свет наполнил их обоих, как вода наполняет один двойной сосуд, и потрясенная Муся произнесла, глядя снизу вверх в невозможные – медовые! – глаза Мити:
– Я люблю тебя!
Марина давно знала, что Муся в деревне, но Лёшке не говорила, а он не спрашивал. До самой темноты они все что-то делали по хозяйству, светя фонарями, и на ночь решили оставить дежурного – первым вызвался Семеныч. Дома Марина опять уложила Лешего «на поправку», как он ни сопротивлялся. Посреди процесса она вдруг остановилась и «прислушалась», потом покачала головой и усмехнулась:
– Анатолий Мусю воспитывает! У реки.
– Ты ее уже видела?
– Нет. Сейчас придет. С Митей еще поговорит и придет. Лёш, ты как? Она переживает очень сильно.
– Переживает она… Не знаю. Видеть ее не могу!
– Лёшечка, она осознала, я «вижу». Ты сам больше страдать будешь, если не простишь.
– Не знаю. Посмотрим.
В дверь постучали, Марина вышла – на крыльце стоял Митя. Марина вопросительно на него посмотрела, он кивнул и отступил в сторону. Зареванная Муся жалобно смотрела на мать.
– Ну что, горе мое? Стыдно тебе?
– Да-а… Мамочка, прости меня!
– Мамочка! Мамочка-то простит, а вот папочка – не знаю. Пошли попробуем.
– Может,
