сливочного масла. Изредка с изюмом, как же мне всё это приелось.
Больше всего на свете я хочу танцевать! В каком стиле – ещё не знаю, может быть, как Айседора Дункан – эта американская танцовщица была просто божественной. Париж рукоплескал ей. А она появлялась на сцене босиком, да ещё и в полупрозрачной одежде! Просто королева танца. А ведь в школе она училась неважно. Я в этом смысле тоже не «фонтан»!
Или вот настоящая легенда – балерина Анна Павлова! Она русская. Да, во Франции любят русский балет. А я, между прочим, не раз читала о балетной программе «Русских сезонов» во Франции. Тогда артисты из России с аншлагом давали «Пир», «Клеопатру» и «Сильфрид» в театре «Шатле», кажется. Вот и Павлова блистала.
И мне тоже всегда хотелось познать искусство танца по-настоящему, а не перелистывать затертые страницы журналов. И вот ещё что! С Павловой мы хоть и не кровная, но я считаю – родня! Дело в том, что Камилла Штейн, моя так называемая бабуля, тоже родом из морозной России. Так сказал папа. А я прилично говорю на обоих языках. На французском и русском. Интересно, на каком языке заговорит со мной мадам Штейн? Может, на её лирическом вампирском?
Пока в моей голове вспыхивали и затухали мысли о предстоящем свидании, дождь закончился. Я разомкнула ленивые веки и разглядела дорожный знак, радостно возвещающий о том, что мы подъезжаем к Парижу!
Мы бывали в столице всей семьей всего пару раз, и то в скидочный сезон на Елисейских Полях. А ночного Парижа я и вовсе не видела. Говорят, огней в нем столько, сколько звезд на небе. Или больше! Но боюсь, все эти три дня мне придется любоваться ими лишь из окон затхлой бабулиной квартиры. Ладно, во всяком случае, дочитаю «Маленького принца» или посплю. Обычно, когда я не знаю, чем заняться, стараюсь уснуть. А во сне бывает так хорошо! И видения мои чаще цветные. Папа говорит, таких не бывает. Но как можно утверждать? Сам-то он вовсе не помнит своих снов. И вот это не удивительно, просто отец – взрослый. А взрослые так озабочены своей работой, сменой машинного масла и покупками крокодиловых сумочек, что просто не успевают как следует выспаться. Если и дремлют, то часа три-четыре в сутки. И ни один нормальный сон к ним постучаться не успевает. Жаль заработавшихся взрослых. Хотя… я и сама давненько не видела красочных снов. И это меня печалило.
Но что бы там ни было – salute[2], Париж! Наконец-то наша машина Купидоновой стрелой ворвалась в твое сердце!
Дождик к моему приезду будто специально освежил все улочки. Луи встрепенулся и запрыгал в клетке и во весь голос завел что-то весьма патриотичное. Вроде «Марсельезу», только на своём птичьем языке. А я любовалась всем вокруг: парочкой влюбленных, что танцевали под намокшим зонтом, витринами кондитерских, за драгоценными стёклами которых кружились куклы-марионетки и дразнили прохожих мятными тортами и бутафорским пирожным. Я попросила отца приоткрыть мое окно. И только стекло поползло вниз, как в мои раздувшиеся, словно у знатной ищейки, ноздри ворвались тысячи, миллионы
Привет (
