за домом: красивая зеленая лужайка, до мелочей продуманный ландшафт, приподнятые клумбы, батут; закрепленный на хитроумных распорках-ходулях «домик на дереве», стоящий у забора, и ряд прикрывающих его грабов. Когда нам копали подвал, строители превратили весь двор в грязное месиво, поэтому Филипп решил, что будет нелишним переделать и сад.
Внимание Периваля приковывают кусты за окном. Мартовский ветер треплет их неистово, ветви хлещут друг друга. Для полицейских, видимо, это нормально – зацепиться глазами за какую-нибудь мелочь, даже не зная наверняка, окажется она важной или нет.
– Вы прикасались к телу?
Чашка с чаем едва не выскальзывает у меня из рук. Я как раз несу ее к столу, и горячая жидкость выплескивается на нежный треугольник кожи между большим и указательным пальцами:
– Ай!
Сую ладонь под кран, наблюдаю за тем, как вода обволакивает руку. Какое-то время я вижу и осознаю только это – воду и собственную кожу… Потом вспоминаются волосы той девушки, их гладкость, их шелковистость.
– К телу? Нет, тело я не трогала. – Я оборачиваюсь. Он смотрит на меня.
– Вы ее знали?
– Нет. – Я глубоко вдыхаю, отряхиваю руку. Наваждение прошло. – Я ведь вам уже говорила, инспектор, что никогда ее раньше не видела. Вам удалось выяснить, кто она такая?
– Пока что нет. Нет.
Я сажусь напротив Периваля на приставленную к столу скамейку, спиной к саду. И он приступает к опросу – к «легкой беседе». Предлагает бегло рассказать, как все было. Ничего не записывает. Понятно, что разговор неофициальный, но мне кажется, будто каждое мое слово взвешивается, каждый жест оценивается. У диалога есть свои правила: тот, кто слушает, должен смотреть на того, кто говорит; говорящему же можно смотреть в сторону. Инспектор уголовной полиции Периваль правилам этим подчиняться не желает, и из нас двоих именно я не отрываю от него взгляда. Но стоит мне замолчать, его глаза тут же в меня впиваются. И я теряюсь. Запрокидываю голову, собираю волосы в хвост, пытаюсь их закрутить, чтобы не мешали, – все это выглядит ужасно неестественно. Будто я хочу создать видимость спокойствия и уравновешенности. Прячу ладони в рукава джемпера, но скованность не проходит. Уж лучше застыть и не ерзать – именно такой совет мы даем нашим гостям в студии. Если по-другому никак, посидите сложа руки. Шею обдает жаром. Когда мой рассказ подходит к концу – все это слово в слово сегодня утром уже записывала констебль Морроу, – я признаюсь Перивалю, что рядом с ним почему-то чувствую себя виноватой, хочется оправдываться. Вот так же, бывает, невольно съеживаешься, когда минуешь охрану или фейсконтроль в дверях дорогого магазина.
– А что, частенько приходится?
– Что приходится?
– Бродить по дорогим магазинам.
Я игриво шлепаю его по руке. Какая неловкость… Короткие рукава рубашки инспектора открывают бледную, покрытую темными тонкими волосами кожу. Периваль смотрит на мои пунцовые ногти.
– «Исступление», лак
