домой. Прямо отсюда – думал – на могилки сволокут, наверно.
Первое время, покуда был ослабленный и беспробудно спал, Стародубцев не особо замечал того, что происходит в палате. А когда поправился немного – стало невмоготу терпеть шум и гам, суету и диковатое веселье всех этих «друзей по несчастью». Бесконечный храп на койках раздражал. Пустопорожняя болтовня. Карточные игры. Домино. Анекдоты и юморок – зачастую ниже пояса. И многое другое, что бывает при скоплении трёх-четырёх мужиков, страдающих хроническим бездельем.
– Жизнелюб Иваныч, – тихонечко взмолился фронтовик во время очередного обхода, – положи меня отдельно. Хоть в коридоре. Хоть на полу. Иначе я с ума сойду с этими гвардейцами. Я и сам когда-то мог быть Васей Тёркиным и даже Стенькой Разиным. А теперь охота отдохнуть.
Рассохин не очень уверенно пообещал подумать, а через день перевёл в отдельную палату – появилась такая возможность. А когда перевёл, удивился ещё одной просьбе больного: тот попросил позволения, чтобы жена не только к нему приходила, но и пожила бы здесь, в палате.
– А какая уж такая необходимость? – спросил главный врач, недовольный тем, что дал слабину. – Если были бы вы не ходячий.
Разволновавшись, Стародубцев вприщурку посмотрел на него.
– Да дело в том, что ей… Жить-то ей, сынок, мало остаётся. Дак хотелось бы вместе побыть.
– Мало? А с чего это вы взяли? – Доля сама говорит. Сердцем чует. – Ну, знаете ли, это ещё не показатель.
– Пускай не показатель, но пускай она маленько тут побудет. Да и вам со мной мороки меньше. Долюшка – она ведь медсестра. Будет ухаживать.
– Хорошо, – неохотно согласился Рассохин. – Хотя не положено, в общем-то.
– Ну, как же не положено, когда я тут лежу? – скаламбурил Стародубцев, скрывая лукавинку, сверкающую в глазах. – Спасибо тебе, доктор, за понимание. И поклон тебе за то, что сердце мхом не обросло. У меня тут с Долей совсем другая доля будет. Честно.
И через несколько минут после этого разговора, когда Солдатеич едва закимарил, медсестра заглянула в палату, сказала, что к нему приехала жена.
«Чо-то быстро, – удивился он, протирая глаза, – прямо как в сказке!»
В палату вошла высокорослая женщина. Гостинцы положила на тумбочку.
Стародубцев посмотрел на бледное лицо, исчерченное морщинами, и не сразу распознал: перед ним стояла Марфута-Переправница. Та самая Марфута, с которой он по молодости едва не согрешил на сеновале – хотел, чтобы ребёнка родила. Марфута была безнадежно влюблена в Стародубцева. Так влюблена, что даже травилась из-за своей несчастной любви. То ли уксус выпила однажды, то ли ещё какую-то гадость. Марфуту спасли, откачали, но отрава дело своё сделала. Красота Марфуты – кровь с молоком! – год за годом стала вянуть. Какое-то время настырная баба хотела правдами и неправдами разрушить чужую семью, отвоевать Степана Солдатеича. А когда поняла, что не сможет – у неё ума хватило подружиться
