свою девочку почитать, могла только сама читать ей сказки, детские стишки, петь песенки.
Иногда я просила ее петь. Она делала это с удовольствием. Оказалось, что она знает много песен. Однако репертуар, естественно, был детдомовский. От «Жил на поляне розовый слон» до «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети». На этом фоне особо выделялась песня про дельфина. Почти каждый день моя дочь, как нищенка в метро, жалобным детским голоском пела мне о том, как у дельфиненка умерла мамочка. При этом эмоциональное состояние дочери было радостным, близким к эйфорическому. Она радовалась жалобности и плаксивости самой песенки и во все глаза смотрела, какой ужасающий эффект производила на окружающих. Это бесило меня больше всего! Моя дочь буквально доводила до белого каления этой песней меня и моих друзей.
Так проходила неделя за неделей. Вот мы договорились, что моей дочке уже три годика. А вот она выросла, и ей уже пять лет. Я показывала свои детские фотографии, где мне было столько же лет, чтобы она хотя бы понимала, о каком возрасте идет речь и что может в таком возрасте ребенок, а чего еще не может. А песня о гибели матери дельфиненка все пелась и пелась.
На седьмом году жизни (мы с дочерью договорились, что теперь будем за неделю преодолевать по два года жизни) я взбунтовалась и предложила своей «первокласснице» выбор: либо поставить песню под запрет, либо переписать ее слова, чтобы мама была. Дочь сказала, что перепишет слова. И как-то раз она пропела мне на этот же жуткий мотивчик песню про дельфиненка, у которого мама нашлась! Это было самое великое достижение за первые полгода нашей общей жизни. Больше моя дочь не пыталась петь эту песню дома. Но на летних каникулах в туристическом лагере она «порадовала» у костра всех детишек и взрослых своей песенкой. Об этом событии мне рассказала руководитель лагеря. Видимо, в незнакомой обстановке моя дочь не могла отказать себе в удовольствии смутить всех «домашних» детей и взрослых этой шокирующей подробностями слезоточивой песней.
Как только дочери «исполнилось семь лет», я взялась за прохождение школьной программы. Мы начали с первого класса и параллельно со школьной программой четвертого класса проходили дома программу первого, а потом второго и третьего классов по русскому языку. С математикой дело обстояло не так плохо, и я сконцентрировалась на грамотном письме и чтении. Как я уже отмечала, школьные навыки сформированы не были. Моя дочь писала левой рукой. Почерк был невыносимо коряв. При подобных нарушениях эмоционально-волевой сферы какой еще может быть почерк?!
Однако сложности были не только в том, что моя дочь писала буквы некрасиво. Одна из важных проблем была связана с отсутствием внутреннего контроля в принципе: и визуального, и аудиального, и кинестетического. Если моей дочери нужно было написать слово из трех букв, то она могла его написать некрасиво, но было понятно, что это за слово. Если в слове было больше трех букв, то слова не было вообще – был набор непонятных каракулей.
