из родни Олега родилось у Эвы спонтанно. Так же без раздумий и отягощающих мозг размышлений она высказала эту идею вслух, на что-то надеясь. Возможно, на то, что ее Олли скажет: «Ты в самом деле считаешь, что уже пора?» И что ответить ей в этом случае? Правду? А какая она: черная, белая или срочно необходимо ее раскрасить? В какой цвет? Вся сумятица переживаний, событий раздулась для Эвы до размеров воздушного шара, и, что самое неприятное, он каким-то диковинным образом был контрабандой доставлен в ее душу… Надо было либо срочно загружаться и куда-то, не разбирая маршрута, лететь, либо проткнуть его к такой-то матери, чтобы поскорее сдулся, а там что-нибудь да придумается.
В тот момент она поняла, что побаивается высоты, хотя раньше такого за собой не замечала. Когда одумалась, поняла, что натворила («Ну что ж я за дура такая!»), оставалась одна возможность: повиниться, что передумала, но такой поворот означал бы совсем иной разговор, к которому Эва была не готова, вообще не была уверена, что когда-либо – в другой час, день, год – хочет этого разговора. Допускала при этом, что такое возможно. «Но какого черта делать возможное неизбежным?» Она не любила подталкивать ход событий и уж тем более радикально что-либо менять. Будучи девушкой верующей, не богобоязненной, а именно верующей, Эва предпочитала полагаться на высшие силы, а уж если жизнь заставляла изменить правилу, то легко находила всему объяснение там же, на небесах. Дочь своего отца, Эва обожала, когда все образовывается само, разумеется, если всё образовывается в соответствии с ее представлениями о прекрасном.
Про коня деревянного Олег сказал, что на его родине говорят «врет как сивый мерин». То есть снова лошадь. Несчастное, погрязшее во лжи животное, ложью навьюченное, которое, в какой сонник ни заглянуть, везде богатство везет и успех. «Везет – вот главное слово», – сказал он тогда по-русски, объяснив по-английски хитрости родной речи. А Эва прозрела: удача и ложь ходят по жизнь рука об руку, чтобы там ни говорили церковники и прочие моралисты.
Впрочем, она и раньше о многом догадывалась, не марсианка, но так точно слова ни разу не складывались. Теперь они, став для Эвы наконец-то сформулированной философией, легко примирили ее с собственными изменами. Неверность и ее отношения с Олегом разошлись по параллельным мирам, нигде не пересекаясь – негде было им пересечься, на всех уводящих в сторону тропках были выставлены засеки, а на протоках – выстроены плотины. Смешно сказать, как мало порой нужно, чтобы разрозненный мир вдруг упорядочился, пусть и таким диковинным образом, но эфемерному будущему с Олегом перестало что-либо угрожать и оно вновь обретало внятные очертания, и даже приезд Зои из совершенно бессмысленного, больше того – обязывающего события превратился в занятное, скорее всего, знакомство и повод посудачить с подругами.
Своего Олли Эва отнюдь не считала гулёной и то, что произошло с ней на входе в кондитерскую, было, по собственному Эвиному определению «не пойми чем» «Что он, уже и поболтать ни с кем не может?
