своего мужа. Индифиррентный трепет её пушистых, как метёлка ресниц, явно давал понять, что все эти Солохины штучки-дрючки могут действовать только на таких слабоумных и впечатлительных мужчин, как её Лёва, а настоящим подарком небес являлась, конечно, именно она – Вера, а не этот крепко сбитый комочек наглого, симпатичного счастья.
Она нехотя приподнималась на постели, грациозно укладывала свою пшеничную головку на локоток и отстранённо наблюдала эту возню, изредка вспыхивая на Лёву изумрудными глазами.
Как любая залюбленная женщина, она не терпела конкуренции. В том, что ни одна женщина мира не может отнять у неё Лёвину сумасшедшую любовь, она не сомневалась, да и было там на что глядеть – не наглядеться.
Замешанная на волшебном коктейле чукчи с польской панночкой, она являла миру пример необыкновенной, ещё не затасканной красоты.
Достаточно только было увидеть эти высокие скулы, этот сверхвосточный разрез глаз и все эти азиатские симпатичности лица, которые безоговорочно предполагались для черноглазой брюнетки.
Но Божественная прихоть одарила этого чукченёнского отпрыска пшеничной копной волос и изумрудным сияющим взглядом, делая её внешность не просто красивой, а неожиданной и ни на кого не похожей.
Веруня вставала, грациозно потягивалась, хватала в охапку растрёпанную Солоху. Срочно умывалось лицо, заплетались косы, будились старшие сыновья Димочка и Валерка. Валерка, как старший, посылался по городку играть сбор. И вся семейка, включая двух Солохиных старших братьев, взбудоражив весь военный городок, неслась в «Нымме» на станцию, где быстро приобретались билеты, и весёлая электричка на полной скорости несла их в счастливую страну: «Клоога ранд».
За сказочными летними днями наступала осень, и папа уходил в далёкое плавание, но пока ещё было лето, а оно предполагало для Солохи возможности ни с чем несравнимые. Главное – каждоутренний контроль жизни своего любимого городка. Обход своих владений Солоха начинала сразу же после семейного завтрака.
Покапризничав над тарелкой, выбегала из-за стола, ловко уворачивалась от маминой влажной руки, пытающейся утереть её замызганную рожицу и – бегом!
Бегом на свободу! Туда, где ждали её очень важные и довольно фискальные неотложные дела.
Вера кричала с мольбой вдогонку:
– Доча, умоляю, не ходи ты по людям, не позорь нас! Ты же вчера и папке обещала! – но Солоха уже не слышала ни мольб, ни причитаний.
Первым на обходе стоял дом Федякиных. Там чернявая Танька топила печку, а пьяненькая тётя Клава собиралась в лавку за продуктами и насчёт добавить. В доме пахло нищетой и прогорклым маслом.
– А что у вас на заврик? – тягуче протянула Солоха.
– А вон картошка жареная, там, в сковородке ещё осталась. Хочешь? – спросила Танька.
– Хочу, – жалобно пропищала Солоха.
Танька соскребла в блюдце остатки картошки и поставила перед Солохой, взгромоздившейся
