площадь.
– Вероятно, что-то случилось.
– Да…
– Я найду телефон.
Никос, кумбарос, позвонил из ближайшего кафениона. Слушая гудки, он стоял и смотрел на экран телевизора, который висел на стене над баром. Никос не удивился бы, увидев новости о страшной катастрофе, обрывки свадебного платья, разбитую машину, но шла черно-белая комедия со всенародной любимицей Алики[6].
Акис пытался вести непринужденный разговор с друзьями, но замолчал, увидев, что его кумбарос возвращается.
Люди начали выходить из церкви, чтобы глотнуть свежего воздуха, посмотреть, что происходит, оглядеться, выкурить сигарету.
Никос отвел жениха в сторону.
– Никто не отвечает, – шепнул он на ухо Акису. – Я думаю, мы должны отправиться туда. Прямо сейчас.
Почти все гости высыпали на улицу, провожая взглядом две решительно удаляющиеся фигуры. Они быстро исчезли за углом. Шум разговоров стих, когда стало ясно, что теперь на свадьбе нет ни невесты, ни жениха, и общее ликование сменилось подавленностью.
От Нафплиона до дома невесты в деревне было десять километров по узкой петляющей дороге. Никос и обычно-то водил очень лихо, а сегодняон несся сломя голову. За всю дорогу оба, и жених, и шафер, не проронили ни слова.
Все дома в деревне были выстроены из бетона сравнительно недавно, не более двадцати лет назад, однако краска на них успела покрыться пятнами и начала шелушиться. Пекарня, магазин, кафенион, школа и громадное здание муниципалитета выкрасили в одинаковый сероватый цвет, а чтобы улица своими резкими линиями не напоминала чертеж, вдоль нее посадили деревья.
Наконец Акис и Никос увидели дом невесты – того же скучного цвета. Вьюнки на перголе завяли, листва с растущей во дворике оливы облетела. У входа стояла машина, готовая отвезти невесту в церковь. Машина была кроваво-красного цвета – такого же, как и розы, которые Акис все еще судорожно стискивал в руке.
У дома стоял старик лет шестидесяти. Слева от него – молодой человек, справа – девочка. Отец, брат и сестра невесты, принаряженные к торжеству. Дешевая ткань мужских костюмов отливала ярким блеском даже в такой облачный день; накрахмаленные воротники новых рубашек вреза́лись в шею; узкие туфли жали ноги. Отец и сын были сухопары. Платье на девочке трещало по швам, что еще больше подчеркивало ее полноту. Пятна пота под мышками расползались по рукавам, глаза ее опухли от слез. Все трое были бледны, лица казались безжизненными.
Акис подошел к отцу невесты, заглянул ему прямо в глаза. Они были одного роста. Сын сделал шаг к отцу, желая защитить старика, а дочка ухватила его за руку. Все молчали.
Из дома доносились приглушенные женские рыдания. Плач матери.
Отец заметно трясся и поминутно дергал головой – в сторону, противоположную Нафплиону. Дорога через деревню уходила дальше на север.
Никос заговорил первым.
– Она
