я выдавлю тебе оба глаза и скормлю тебе же на завтрак. Понял?
Аркадий робко кивнул и попытался встать, а гигант насмешливо удалился.
– «Вещи оседлали человека, – пробурчал он, когда вновь почувствовал себя в безопасности, – и держат человечество в узде».[4]
С поэзией все переносилось легче.
Но внезапно некто в темном плаще протянул руку и без усилия вздернул Аркадия на ноги. Он обнаружил, что смотрит снизу вверх в яростные и немигающие глаза Кощея, странника – бродяги, пилигрима, – пришедшего в город из пустошей несколько недель назад. С некоторых пор Кощей вообще не обнаруживал намерений покинуть поселение. Аркадий поморщился: на таком близком расстоянии запах Кощеева тела был тошнотворным.
– Бог не любит трусливых шалунишек, – процедил Кощей. – Греши гордо или не греши вовсе. – Затем странник развернулся на месте, одежды его взметнулись вихрем, и он побрел прочь, сердито колотя по земле огромным посохом, в котором явно не нуждался для опоры.
Аркадий таращился ему вслед, пока тот, будто призрак, не растворился в толпе. Наконец юноша повернул голову и едва не столкнулся с отцом, только что спустившимся на землю. Гулагского окружили люди, которые хлопали его по спине и пожимали ему руку. Аркадия накрыла волна эмоций. Он бросился в отцовские объятия.
– «О нет, – вскричал он, – не отец мой! Меня обольщает бог какой-то, чтоб после я больше скорбел и крушился. Смертному мужу никак не возможно все это проделать Собственным разумом! Бог лишь один, появившись пред смертным, может сделать себя молодым или старым, как хочет. Только что здесь ты сидел стариком в неопрятных лохмотьях, нынче ж похож на богов, владеющих небом широким!»[5]
– Ты пьян, – с отвращением произнес Гулагский.
– А ты был мертв, – объяснил Аркадий и ткнул отца в грудь. – Надо было тебе взять меня с собой! Я бы тебя защитил. Я бы бросился в разверстую волчью пасть, и он бы подавился моей мертвеющей плотью.
– Уберите от меня этого дурака, – велел Иван Аркадьевич, – пока я с ним чего-нибудь не сделал.
Один из новых отцовских друзей ласково взял Аркадия под локоть.
– Позвольте, – вымолвил он.
Брошенный искоса взгляд подсказал Аркадию, что лицо незнакомца покрыто шерстью и что его уши, нос и другие черты могли бы принадлежать собаке.
– «Подальше Пса держи – сей меньший брат, – продекламировал юноша. – Его когтями выроет назад!»[6]
– Молодой человек, к чему такая враждебность?
Аркадий раскинул руки.
– «Ты! Лицемерный читатель! – двойник мой, мой брат!»
– О, так гораздо лучше, – отозвался псоглавец. – Только вы должны звать меня Довеском.
Аркадий весело улыбнулся и протянул Довеску руку.
– А вы, в свою очередь, зовите меня Ишмаэлем.
Процессия,
