Новиков Ермолай, восемь раз он сидел, но такой чистоплотный до крайности. Форму полковника железнодорожных войск всегда покупал в Военторге, как ревизор в поездах ездил, а попутно крадет что-нибудь. Зонтиков женских целый вагон похитил, сумочек, кошельков и бутылок. В поездах верили, едет большой начальник. Пузатый, солидный, сзади волосики седенькие вились. Милые, милые кудри, прям у него за ушами. Паспортов да книжек трудовых штук по семь у него бывало. Обалдели все в Светлом Уголке, когда он в военизированную пожарную охрану устроился. Нет, не сторожем, начальником! Рядом совсем в Калязине, знать бы должны рецидивиста. Не завязал, нет, не воровать он не мог! Подчистую бензин сливал из пожарных машин. На пожарах в свою пользу орудовал. Как-то заявился, рукава засучил, я со стула чуть не упал, руки в часах по локоть! Штук по шесть на каждой руке, наверное, было. Неугомонный, где б не видал, кидался ко мне со всех ног, чтоб я вином его угощал. Ермолай называл меня земеля, земляком считал, потому что в первый раз его осудили в Калязине. В лагерях он с ходу стихи начинал писать, заявления слал по инстанциям, славил КПСС, Сталина, строю, мол, коммунизм, сил не щажу, понял все и на волю просился. Помогало ему. Я удивлялся, неужели сам написал? Тут уж он психовал: «У меня дед шляпочный фабрикант! Новиков и сын! Не слышал? Да я по школе – круглый отличник!» Вот индивидуум.
А еще человек был, Тапилин. Он давно погиб в лагерях. У того любимый был номер от стакана стекло откусить. Пьет вино и стаканом закусывает, хрустит. Многие эти стаканы, как сувениры, хранили. Он говорил, ерунда, горло любое перегрызу! Глаз у него кривой или выбитый, зубы железные, сам истощенный, прокуренный, ну как из гроба восстал. Родственники на порог его не пускали. Он и устроил дачу, выгнал собаку из конуры, расширил, старыми одеялами утеплил и зажил в ней. Так и называлась – «Тапилина дача», чтобы не перепутать, на Волге еще дача адмирала Горшкова была. Через дыру нужно вползать к Тапилину. Пьяному ползать удобней немного, вот он и ползал всегда. Пьяные все к нему заползали. У него отопление проведено, обогревался, как куры зимой, электрической лампочкой. Все от него шарахались – зверь! Будто бы собаку не выгнал, а съел, непредсказуем, в ребра «перо» ни с того ни с сего может воткнуть. А я видел, он на улице белую кошечку гладил. Вот вам и зверь! Тронула сильно его доброта!
Что у меня за натура! Сам не понимаю. К личностям странным постоянно влекло. Я ведь в цыганский табор даже прибился. Думал, раз есть цыганский барон, нравы, как в оперетте.
Пурик у них – цыганский барон, полный, порывистый, внешность эффектная, на певца Магомаева очень похож. Волосы черные, как у отца моего, правда, не вьются, а гладко лежат. Я брюнетом тоже был прежде. В белых бурках, планшет на ремне, летчик Чкалов, ей-богу. Видно сразу – не простой человек! Да и мать у него не простая, двухметровая, как медведь, юбки на ней из парчи, сборки кругом из гипюра, тысяча сборок, не меньше. Я тогда сразу постиг – тайная дочь генерала, а может царя, как в поселке болтали.
Бедной Нюре вовек не видать,
