молодцом в школе, а?
– Да, преподобный отец.
– Я был чистым наказанием, – усмехнулся отец Бернард, – в те дни, когда меня удавалось загнать в школу. – Он развернул карты веером и пошел одной. – Но представь, Тонто, ты бы тоже туда не ходил, если бы видел это место.
– Почему так, преподобный отец?
– Нас было пятьдесят учеников в одном помещении. У половины детей не было башмаков. А было так холодно зимой, что иней выступал на стенах. Можешь себе представить?
– Нет, преподобный отец.
Отец Бернард нахмурился, глядя на мое лицо, потом засмеялся:
– Это я тебя разыгрываю. Все было не так плохо. За исключением О’Фланнери. – Он бросил карту в общую кучку, перед тем как вытащить другую. – Ты точно не захочешь, чтобы рядом с тобой оказался такой вот О’Фланнери. Такие учителя давно уже не в почете. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Такой, знаешь, ретроград, ярый сторонник жестких мер.
– Да, преподобный отец.
– Кое-кто из ребят говорил, что он носит власяницу. И я б не удивился, лицо у него временами было под стать. Ты ведь знаешь, что такое власяница, Тонто?
– Да, преподобный отец.
Отец Бернард постучал пальцами по картам, пошел с одной и улыбнулся.
– Сейчас мне все это смешно, – продолжал он, – но О’Фланнери был завзятый мучитель. Мамаши и папаши и те его боялись. Он сразу давал понять, что с первого же дня вобьет в тебя страх Божий.
– Как это?
– Каждый раз, когда в класс приходил новенький, о’Фланнери задавал ему один и тот же вопрос.
– Какой же?
– Надо было перевести dura lex, sed lex[9]. – Отец Бернард посмотрел на меня. – Да, вот и они корчили рожи. Прямо перед тем, как получить палкой по заднице. – Он сжал губы и покачал головой. – Знаешь, я до сих пор чувствую, каково это. Учитель бил старой березовой палкой с такой силой, что дальше ему уже ничего не надо было делать, чтобы держать нас, глупых щенков, в узде. Ему достаточно было только подойти к столу и дотронуться до него рукой. Мы затыкались в одно мгновение, могу тебе сказать.
– А другие учителя у вас все-таки были, преподобный отец?
– Да, в конце концов.
– Как это?
Отец Бернард усмехнулся:
– Карьера мистера О’Фланнери быстро закончилась, скажем так.
– Почему? Что произошло?
– Этот придурок свалился со скал в Ру Пойнт, когда фотографировал буревестников. Когда нам сообщили об этом в понедельник утром, все ликовали, и должен признаться, к моему вечному стыду, что и я тоже. Мы все еще веселились, когда пришел директор. Ну, думаю, все, конец. Ну, ты понимаешь. Но он совсем не орал на нас. Он знал, кто такой был О’Фланнери. И что люди о нем думали. Он просто присел на край стола и стал задавать нам вопросы по географии, по математике… И знаешь что? Вместе мы ответили на все до единого вопросы. Он, наверно, пробыл с нами час, а в конце сказал кое-что, что я до сих пор не забыл.
– Что
Закон суров, но это закон
