как легко и беспечно относились они к Богом данному бытию!
Впрочем, еще великий Достоевский открыл один из законов человеческой природы: самое дорогое и важное для человека – свое собственное хотение, свой, хотя бы и дикий, каприз. Дайте ему «по своей глупой воле пожить». И еще полбеды, если человек губит только себя. Но вспомните народников, народовольцев, эсеров, большевиков. Они-то мечтали не только себя, но и весь народ заставить жить по их «глупой воле». 18 миллионов 700 тысяч человек, или 12 % населения России, Ленин и Троцкий истребили только в первые 5 лет революции.
Мир ощущений заключенного, севшего повторно, заметно отличается от психологии первопроходца: все заранее известно, все заведомо знаешь, ко всему привык. Когда тебя везут в зону и ты слышишь за стеной своего «купе», своей клетки, говор блатных, становится тошно. Один и тот же монотонный мат, одна и та же феня (жаргон), одни и те же, как бы шокирующие нормальное общество выражения. «Все это было, было, было…» Банально, серо и скучно.
В 70-е годы в системе исправительно-трудовых лагерей появилось новшество: «локалки». Вся зона разбивается на отдельные бараки, каждый барак огорожен колючей проволокой от других. За перелезание проволоки не убьют, но накажут. В политлагерях Мордовии локалки как таковые не ввели, но больших зон по 2000 человек, подобно 11-й и 7-й, не стало. Весь второй срок я отбыл только в двух местах: на 19-й зоне (300–400 человек, потом стало еще меньше, многих увезли в пермские лагеря) и на «тройке» в Барашево (там вообще было смехотворно мало – 80, а порой даже чуть ли не 30 человек). И получилась своего рода локалка: длинный барак с казармой, штабом, производственным цехом и столовой и отдельно – баня с котельной. Все это довольно тесно огорожено. Вот и гуляй на крошечном пятачке!
При малом пространстве и малолюдстве мы все были на виду, под колпаком МВД и КГБ. Не то что прежде, в 60-е годы, когда 7-й или 11-й представляли собой целый поселок, и зэк как бы терялся в этом поселке. А теперь – все прозрачно, словно ты в банке и на тебя смотрят сверху. Но даже и тут чекисты умудрялись использовать звукозаписывающую технику. Украинский поэт Василий Стус, например, обнаружил в своем бушлате проволочки, и когда, разговаривая с Черноволом, стал ковырять их, набежали менты, наорали, отобрали на время бушлат.
Борьба за статус
20 августа 1976 года меня внезапно этапировали с 19-й зоны (поселок Лесной) на «тройку», в Барашево. Там была своеобразная локалка: крошечный политлагерь на 40 человек – сплошь старики – полицаи и партизаны, и только один-единственный среди них современный политзэк – Вячеслав Черновол, матерый украинский сепаратист. Чекисты решили соединить в одной микрозоне, где больше некуда податься, двух антиподов, двух националистов противоположных ипостасей, соединить несоединимое. Мы должны были рвать и метать друг на друга, есть поедом один другого. И я, и Черновол эту тактику КГБ легко раскусили и, не сговариваясь, молчком вынесли за скобки все, что нас
